Пробуждение

В столице за это время произошли события, о которых Петринский ничего не знал. Он сбежал на «Трабанте», ничего не сообщив своим близким. Объехал несколько городов, где у него были в газетах знакомые журналисты, настоящие и бывшие; советовался с ними, что предпринять; подробно рассказывал о своих творческих планах; рассказывал сюжет «Утопии», которая была уже на 52 странице; хвалился своим эзоповским языком, которым намеревался поведать горькую правду эпохи… Потом, когда деньги кончились и не на что было жить, продал свою легендарную машину и внезапно решил уехать в Сырнево. Когда он появился в Сырнево, оборванный, грязный и измятый, на дне его рюкзака был спрятан большой кожаный бумажник, набитый банкнотами. Это было все его богатство, которого должно было хватить на год жизни в селе, в самой гуще народа.

А в это время его дочь вышла замуж за нефа, несмотря на все скандалы и угрозы со стороны матери. Ушла к нему в студенческое общежитие. Он оказался не только красивым черным юношей, но и довольно богатым, — «богатеем», как говорила старя дева Малина, сыгравшая довольно большую роль в этом нежелательном браке.

Домашняя производственно-художественная кооперация «Умелые руки» распалась — не только потому, что из нее ушла одна из лучших работниц вследствие законного брака, но и потому, что в связи с этим браком разразился непоправимый конфликт между двумя компаньонками — Евдокией и Малиной, двумя столпами предприятия. Старая дева обвинила свою двоюродную сестру в консерватизме и расизме. А Евдокия запретила показываться ей на глаза до конца жизни.

Старшая дочь закрутила любовь с каким-то слесарем, заявив матери, что тоже скоро выйдет замуж. Занятая негром и младшей дочерью, погруженная в скорбь Евдокия махнула рукой и заявила, что пусть все делают, что хотят. На всех у нее не хватит нервов. Потом подала директору школы заявление об уходе, потому что и там ее обвинили в консерватизме и мещанских предрассудках, которые совсем не вязались с требованиями социалистической педагогики. На эти обвинения Евдокия даже не возразила. У нее не было сил ни спорить, ни защищаться. «Может быть, это так и есть, — думала она. — Пусть занимаются педагогикой те, что помоложе!» Но так как до пенсии ей оставалось еще несколько лет, она с еще большей тревогой и озабоченностью думала о муже, которого уже списала было со счетов. Каким бы муж ни был — хорошим или плохим, сумасбродом или слегка тронутым, он все-таки был опорой, товарищем и, в конце концов, человеком, с которым можно было перекинуться словом.

И она бросилась на поиски.

Разыскивала она его довольно долго и настойчиво: не так-то просто найти писателя, который ушел в народ.

В первую очередь Евдокия пошла к главному редактору. Села напротив и сказала:

— Вы обязаны его найти!

Главный почесал за ухом.

— Товарищ Петринская, у меня на это нет никаких прав.

— Вы его шеф, начальник.

— К сожалению, уже не шеф. Он ушел из редакции.

— Как это… На что же он будет жить?

— Не знаю, — пожал плечами главный. — Пришел и взял отпуск за свои счет. У него какие-то творческие планы.

— Это ужасно! — простонала несчастная женщина.

— Не знаю… Может быть, он имеет на это какое-то право… В конце концов…

— Какое право? — оборвала его Евдокия. — Бросить семью? Оставить нас на произвол судьбы?.. Что это? Право? Или преступление?!. Я этого так не оставлю!.. В этой стране еще есть законы!

Она встала и собралась уходить. Однако уже на пороге спросила, еле сдерживая себя:

— Куда он уехал? Вы знаете?

— Думаю, что на юг… Может быть, в Сырнево.

— Где это Сырнево?

— Не знаю. Кажется, где-то в горах.

— Горы большие… Где точнее?

— Я спрошу коллегу из Пловдива, который, в сущности, инспирировал это бегство… Он тоже фантаст.

— Дураки!.. Боже мой, какие дураки! — взвыла Евдокия, закачалась и упала на пол. Хорошо, что на полу был толстый ковер и она не очень сильно ударилась. Главный помог ей подняться. Евдокия снова взялась за ручку двери и сквозь слезы сказала:

— Я пойду в милицию… Но прошу вас, не оставляйте меня. Я несчастная женщина. Вся семья рухнула из-за его фантазий. Я и не предполагала, что эта «Утопия» принесет столько несчастья… С тех пор, как он начал ее писать, я света белого не вижу… Но я это просто так не оставлю! Буду бороться.

Она вытерла слезы, и вдруг на нее обрушилась другая, еще более страшная мысль, до сих пор подло скрывавшаяся в подсознании:

— …А может быть, ему вскружила голову какая-нибудь женщина? Как вы думаете?

— Какая женщина?

— Любовница… В этом возрасте мужчины сходят с ума…

— Да что вы, товарищ Петринская… Это исключено!

— Почему же исключено? Когда он вернулся из Сырнево, я помню, да и никогда не забуду, как от него несло женскими духами… Я просто не знала, что и делать. Была готова его убить. Но простила. Я всегда ему прощала, потому что у меня мягкий характер… Если бы на моем месте была другая, она еще тогда бы развелась!

Она снова заскулила, пытаясь заплакать, но не вы давила из глаз ни слезинки.