Землемеры, бумажная фабрика или правительство, энергетическая компания. Если это была энергетическая компания, я понимала, что это значило: они собирались поднять уровень озера, как шестьдесят лет назад, намечали новую береговую линию. Снова на двадцать футов выше, и на этот раз они не станут пилить деревья, как раньше, это будет слишком дорого, они просто оставят их гнить. Огород пропадет, но хижина выдержит; холм станет размываемым песчаным островом в окружении мертвых деревьев.
Когда мы проплывали мимо, они посмотрели на нас и вернулись к работе, явно потеряв к нам интерес. Уполномоченные сотрудники, агенты. Шорох и треск, когда дерево заваливалось и бухалось со всплеском в воду. Рядом с ними стоял столб, вогнанный в землю, с цифрами, недавно нанесенными красной краской. Озеро было им неважно, только система: здесь будет резервуар. На случай войны. Я не смогу ничего поделать, я здесь не живу.
Место высадки у переправы было завалено плавучим лесом, разбухшим и поросшим мхом. Мы протолкались между осклизлых бревен, насколько смогли, а затем вылезли и в промокшей обуви пошли вброд, волоча лодки. Лодки от этого портились – кили стирались. Я заметила другие цифры краской, тоже явно свежие.
Мы разгрузили лодки, и я привязала весла к сиденьям. Ребята сказали, что возьмут палатки и лодки, а мы с Анной можем взять сумки с остатками провизии, удочки, рыболовную снасть с банкой с лягушками, которых я наловила тем утром, и киношное оборудование. Дэвид настоял на этом, хотя я предупредила, что его может ждать облом.
– Нужно использовать всю пленку, – сказал он. – Камеру придется через неделю сдать.
– Но там не будет того, что ты хочешь, – предположила Анна.
А Дэвид пожал плечами:
– Откуда ты знаешь, чего я хочу?
– Там индейская наскальная живопись, – сказала я, – доисторическая. Можешь снять ее.
Достопримечательность, вроде Бутылочной виллы и семейки лосиных чучел, еще одна аномалия для их коллекции.
– Ух ты, – сказал Дэвид. – Правда? Четко.
Анна же попросила:
– Ради бога, не подзадоривай его.
Никто из них не ходил через переправу; нам пришлось помогать ребятам поднимать лодки и удерживать равновесие. Я предложила им согнуться вдвоем под одной лодкой, но Дэвид заявил, что они справятся и так. Я сказала им быть осторожнее; если лодка соскользнет вбок и кто-то не выберется вовремя, то сломает шею.
– В чем дело? – возмутился он. – Ты нам не доверяешь?
Тропу последнее время не расчищали, но в грязи виднелись глубокие следы ног, башмаков. Две пары, уходящие вперед, но не обратно: кто бы ни были эти люди – американцы, шпионы, – они находились здесь.
Сумки были тяжелыми, с провизией на три дня, на случай если погода ухудшится и задержит нас; лямки резали мне плечи, я наклонялась вперед, сохраняя равновесие, однако ноги разъезжались в мокрых туфлях при каждом шаге.
Переправа поднималась через крутой скалистый хребет, водораздел, а потом спускалась через заросли папоротника и тростника к вытянутому пруду, грязной луже, через который нам придется переплыть, чтобы достичь второй переправы. Мы с Анной пришли туда первыми и поставили сумки; Анна успела выкурить полсигареты, пока Дэвид и Джо неуверенно спускались по тропе, задевая за края, как кони в шорах. Мы придержали лодки, и ребята выбрались из-под них, красные, тяжело дыша.
– Лучше бы здесь была рыба, – сказал Дэвид, утирая рукавом лоб.
– Следующая короче, – пообещала ему я.
В воде плавали кувшинки, круглые желтые лилии с толстыми рыльцами, торчавшими из середины. Вода кишела пиявками, я видела, как они медлительно двигались в бурой воде. Когда весла задевали дно, поднимались пузырьки от разлагавшейся растительности и распространялась вонь, как от тухлых яиц или испражнений. Кругом было полно комаров.
Мы достигли второй переправы, отмеченной зарубкой зверобоя, обветренной до цвета древесины. Я выбралась и стояла, удерживая лодку, пока Джо карабкался вперед.
Сзади что-то было, я почуяла это раньше, чем увидела, затем услышала мух. Запах был как от разлагающейся рыбы. Я обернулась и увидела, как она висит, раскинув крылья, вниз головой на тонкой синей нейлоновой нити, обвязанной вокруг лап и наброшенной на ветку дерева. Она смотрела на меня своим заплывшим глазом.
– Серьезно, – спросил Дэвид, – что это?
– Мертвая птица, – сказала Анна, зажимая нос двумя пальцами.
– Это цапля, – уточнила я. – Их не едят.
Я не могла сказать, как ее прикончили: пулей, камнем или палкой. Здесь наверняка было излюбленное место цапель, они могли ловить рыбу на мелководье, стоя на одной лапе и взмахивая длинным острым клювом. Наверное, ее убили до того, как она взлетела.
– Мы это используем, – сказал Дэвид, – можем поместить ее рядом с рыбьими кишками.
– Дерьмо, – бросил Джо. – Вот же вонища.
– В фильме это будет незаметно, – сказал Дэвид, – пять минут можешь потерпеть. Выглядит потрясающе, ты должен признать.
Пока они настраивали камеру, мы с Анной ждали, сидя на сумках.