Пробуждение

               Давным-давно из Британии родной
               Прибыл Вулф, галантный кавалер:
               И устроил он распрекрасный бордель
               На славной канадской земле…[26]

– В твоей школе это поют?

– Тебя рыба услышит, – сказала я, и он замолчал.

Часть тела, мертвое животное. Я задумалась, какой частью их тела была мертвая цапля, если им так приспичило убивать ее.

Мне вспомнился буксир, тот самый, что ходил раньше по озеру, перевозя бревна, и мужчины махали мне из кабины, а солнце светило с синего неба, все было идеально. Но это длилось недолго. Однажды весной, придя в деревню, мы увидели этот буксир на берегу у государственной пристани, он был заброшен. Я захотела увидеть, что там было в домике, как они там жили; я была уверена, что там будет миниатюрный столик и стулья, откидные кровати вдоль стен, занавески в цветочек на окнах. Мы залезли туда; дверь была открыта, а внутри оказалось голое дерево, даже непокрашенное; никакой мебели, и печка пропала. Единственное, что мы нашли, – два заржавевших лезвия на подоконнике и какие-то рисунки карандашом на стенах.

Я подумала, это растения или рыбы, а некоторые напоминали моллюсков, но мой брат засмеялся, поскольку понял что-то, непонятное мне; и я приставала к нему, пока он не объяснил. Я была поражена не самими этими органами (нам о них уже рассказывали), но тем, что они могли быть вот так отрезаны от человеческих тел, частью которых должны являться, словно они могли отделяться и ползать сами по себе, как улитки.

Я давно забыла об этом; но это, конечно же, были магические рисунки, наподобие пещерных. Ты рисуешь на стене то, что важно для тебя, на что ты охотишься. У тех мужчин было достаточно провизии, им не нужно было рисовать консервированный горох и аргентинскую говяжью солонину, они рисовали то, чего им не хватало во время этих однообразных и совсем не идиллических рейсов вверх и вниз по озеру, когда нечем заняться, кроме игры в карты; они, должно быть, ненавидели свою работу – мотаться туда-сюда, вслед за этими бревнами. Теперь они все уже умерли или были стариками, и, наверное, ненавидели друг друга.

Окуни дернули сразу обе удочки. Они отчаянно сражались, удочки гнулись дугой. Дэвид вытащил своего, а Джо упустил, и окунь скрылся в лабиринте веточек, где потом намотает леску на палку и перекусит.

– Эй, – попросил Дэвид, – убей его за меня.

Окунь отчаянно метался по всей лодке. Он выплевывал воду и шипел, разевая выступающую снизу челюсть; он был ужасно напуган или взбешен, я не могла понять.

– Давай сам. – Я протянула ему нож. – Я тебе показывала как. Помнишь?

Глухой удар металла о рыбью кость, череп, бесшейное головотелое, рыба – это одно целое, я больше не могла, не имела права. Она не была нам необходима, у нас имелась подходящая еда в консервных банках. Мы совершали это действие, насильственное действие, ради спортивного интереса, или развлечения, или удовольствия, для здорового отдыха, как говорят, – это уже не были веские причины. Это объясняет, но не извиняет, как говорил мой отец, это была его любимая поговорка.

Пока они восторгались убийством рыбы, рыбьим кадавром, я взяла банку с лягушками из коробки со снастями и открутила крышку; они выскользнули в воду, зеленые с черными пятнышками и золотистыми глазами, спасенные. Средняя школа: на каждой парте поднос с дышащей эфиром лягушкой, распростертой, точно подкладка, закрепленной и вскрытой; органы рассечены и вырезаны, отделенное сердце все еще медленно сжимается, как кадык или сердце мученика, только без надписи на латыни, внутренности тянутся липкими шнурками. Заспиртованная кошка, накачанная химикатами, красными для артерий, синими для вен, в больнице, похоронном бюро. Найди мозг червя, пожертвуй свое тело науке. Все, что могли сотворить с животными, мы могли сотворить и друг с другом: мы на них тренировались для начала.

Джо перебросил мне свою порванную леску, я порылась в блеснах и нашла еще один свинец, грузило, еще один крючок – сообщница, соучастница.

Из-за мыса показались американцы, двое в серебристой лодке; они медленно двигались в нашу сторону. Я рассмотрела их: это были не пухлые пожилые туристы, которые никуда не выбирались без моторных лодок и проводников; незнакомцы были моложе, более подтянуты, одежда с блестящей тонированной отделкой в космическом стиле, как из журнальной рекламы. Когда они поравнялись с нами, их рты растянулись в улыбках, открыв идентичные ряды зубов, белых и ровных, словно искусственных.

– Клюет? – спросил человек на носу со среднезападным акцентом; традиционное приветствие.

– Еще как, – ответил Дэвид, улыбаясь.

Я ожидала, что он им что-то скажет, что-то оскорбительное, но нет. Они были довольно рослыми.

– У нас тоже, – сообщил тот, что был спереди. – Мы тут дня три-четыре, клев есть все время, каждый день ловим до предела.

У них был звездный флаг, как у всех американцев, и миниатюрная переводная картинка на носу лодки. Они показывали нам, что мы на занятой ими территории.