Пробуждение

Ни Гольбах, ни Бентам не могли бы ответить на мой вопрос: как совместить эгоизм с жизнью в обществе? Маркс и Энгельс смело сказали о материалистическом понимании духовной жизни человека, о свойственных его природе высших чувствах коллективизма. Именно об этих высших чувствах говорит Энгельс, когда говорит о человеческом сердце. И чтобы понять, куда стремится человечество, чтобы понять человеческую историю, нужно понять побуждения людей, эту историю совершающих. Нужно понять человеческое сердце.

Может быть, я не все и не очень точно пересказала тебе. Может быть, я запомнила и записала только то, что меня больше всего поразило… Но главное, я ощутила, как все это мне близко, как нужно для моей сейчасной жизни…

Мне кажется, у всех было такое чувство. Потому что разговор перешел на нашу жизнь. Стали фантазировать, что будет здесь при коммунизме: комбинат, или заповедник, или космодром…

— Не станет Елани вообще, — махнул рукой Доброхотов. — Все люди съедутся в большие города…

— Или же, наоборот, разъедутся! — сказала из своей комнаты Аэлита Сергеевна. — Когда-то представляли, что при коммунизме будут жить одинаково, одеваться одинаково. А мы же видим, что каждый стремится построить жизнь по своему вкусу.

— И есть каждый станет по своему вкусу! — мечтательно сказал Василий Мефодьевич.

Все засмеялись. Оживился Федор Павлович.

— Экономика. Будет правильная экономика, будет изобилие — наступит коммунизм!

— Извините, пожалуйста, — тактично заметил Николай Николаевич, — неужели наша цель — изобилие? Но когда все наедятся досыта, тогда к чему же стремиться?

— Тогда можно будет перестать думать о еде! — решительно сказал Петрушин и, конечно, покраснел пунцово.

— И можно будет сколько угодно писать пейзажи! — добавила Аэлита Сергеевна.

— Извините, пожалуйста, но лучше всего я пишу натощак.

Темная кожа на лице Николая Николаевича собралась в множество морщинок, и я впервые заметила, какая у него умная улыбка. Василий Мефодьевич внимательно посмотрел ему в глаза.

— Сомневается! — с обидой сказал он. — Вы опоздали на сто лет! Еще первые критики коммунизма пугали, что при всеобщем изобилии и сытости наступит всеобщая леность. А где она? Возникают иные интересы, высшие…

— Ну хорошо, хорошо, — сказал Николай Николаевич, — поверю в ваши высшие интересы и чувства, если вы мне объясните, что это такое. Что за такие таинственные чувства толкают людей в коллектив?

— Ишь ты, разохотился! — пробурчал Василий Мефодьевич.

— Докажете, брошу малевать пейзажи, стану изображать человеков! — подзадоривая, заключил Николай Николаевич.

Василий Мефодьевич обвел нас усталыми глазами.

— Он хитрец — ведь это же один из главных вопросов философии. Почему человек стремится к общности… Почему человек стал человеком…

Он откинулся на спинку стула, задумался. Так хорошо было после всех разговоров помолчать, прислушаться, как в душе из сумбура, который там царил, складывается что-то простое, ясное… Казалось, еще одно слово, и все вполне прояснится.

— Довольно! — сказал Василий Мефодьевич. — Об этом в другой раз, — и улыбнулся своей детской открытой улыбкой. — Подготовиться надо.

Он очень устал. И мы разошлись.

Может быть, это ужасное упрощение — прикладывать марксизм к моим отношениям с Петрушиным, Семеном Корнеевичем, Дашей… Но ведь для того чтобы понять, что такое коммунизм, нужно понять, что такое Человек. А Человек — это и Петрушин, и Семен Корнеевич, и Даша… Человек — это… Что же такое Человек? Ой, что творится в моей бедной головушке! Каждый вопрос тащит за собой новый! А я ничего не знаю. Я не умею думать. Учиться! Учиться всему с самого начала! Пришли мне, пожалуйста, книги о Первом Интернационале, о «Манифесте»…

2

Разве я тебе не писала о Кирпоносе? Явился. Через три дня после перепоя. Вышла утром из дому в лес — у калитки стоит, глаза в землю. Поравнялась с пим, задержалась — не шевелится. Стоим молчим.

— Ну, — говорю, — интересный разговор!

Вздохнул. Я пошла. За мной топает. На опушке остановилась. Спрашиваю строго:

— Беседовал с вами директор?

Переступает с ноги на ногу, сопит как медведь.

Наконец проговорил голосом удавленника:

— Петрушину скажите… Окорять буду…

Работает. Как зверь. Из лесу не выгонишь. Но положение пока еще трудное, заработки в бригаде нищенские.