Как бы я хотел, чтобы слова Мэй оказались пророческими. Но реальность куда сложнее, и вопрос пространства-времени — это вопрос всего сущего. В каждом его секундо-миллиметре кроется непредсказуемая опасность. Особенно когда на кон поставлена свобода.
Стартовая дуга окружена трибунами, которые больше похожи на гигантские полукруглые аквариумы с железным обрамлением. Одна проломлена метеоритом, будто кто-то швырнул в витрину камень размером с голову Сфинкса. В другой собралось пару зевак: следить за счетом и наблюдать трансляцию на пыльном экране. Всей гонки целиком никто не увидит, так как камеры установлены только на контрольных дугах, а «птеродактили» парят лишь над самыми зрелищными местами — где гонщики опрокидываются, несутся кубарем со склонов кратеров, взлетают в воздух… словом, делают все то, ради чего зрители собрались у экранов. Остальные десятки миль можно считать слепыми зонами, и это мне на руку: в одной из таких зон я и «срежу путь».
В юшке тумана валуны похожи на попадавшие надгробия — по утрам пустыня выглядит особенно уныло. Ни города, ни завода отсюда не видно, и единственным признаком разумной жизни служит железная громада в виде стадиона. А еще — россыпь боксов и трейлеров вокруг нее, как будто съехалась колонна хиппарей.
От пустоты вокруг создается странное впечатление: словно стоит покинуть стадион, и другого пути уже не будет, кроме как исчезнуть из радаров и раствориться в мертвой серости равнины. Но это не так: по всему плато нагромождена сеть построек — гораздо меньше, однако в случае чего некоторое время протянуть на них можно. Это контрольные дуги с колонками подзарядки и аварийными боксами, рассчитанными на пару дней пребывания в них. Всего таких точек семь, по четырнадцать миль от одной до другой, после чего меня ждет это же место, только с противоположного конца — в качестве финиша.
И вот я уже стою у черты, и начинает пробирать мандраж. Я больше месяца готовился к чемпионату, но не думал, что будет так сложно перебороть страх. Руки сами вцепились в руль — как будто это штурвал истребителя, на миг повисшего в невесомости, и как будто мертвая хватка как-то поможет не сорваться вниз. Начинает выпрыгивать сердце, а в голове словно раскочегаренный улей. Нужно взять себя в руки.
20…
Пытаюсь успокоиться, но дыхание только учащается, на стекле шлема все чаще вспыхивает испарина. Появляется ощущение нехватки воздуха, словно я заперт в стеклянном гробу и нахожусь под толщей воды. Становится еще больше не по себе, когда осознаю: в каком-то смысле так оно и есть. Но уж точно не в прямом. Нет уж.
14…
Чувствую, как кровь прилила к лицу от мысли, что сейчас на светофоре вспыхнет зеленый. И нужно будет сорваться с места — что есть силы вдавить педаль газа в пол, проматывая в голове маршрут на пять миль вперед. На семь. На десять. До последней трещинки в проклятом грунте. Безумие и сосредоточенность. Сосредоточенность и безумие. И так до конца.
9…
Черт бы меня побрал. Все ради Мэй. Она будет ждать меня за финишной прямой. По пути прочь из этой дыры.
5…
Сосредоточенность.
4…
Безумие.
3…
Сво-
2…
бо-
1…
Клубы пыли хлещут из-под колес. Частицы почвы трещат на стеклах, заглушая вой электродвигателя. Сизый шлейф растет, будто облако взрывной волны, и железный стадион исчезает в нем прежде, чем успевает уйти за линию горизонта. Первый шаг к преодолению собственных возможностей сделан.
Машину быстро начинает заносить, и чем выше скорость, тем сильнее толчки. Все происходит в сотый раз, но ощущения совсем другие, когда стартуешь во время чемпионата. Теперь любая ошибка может положить всему конец.
От ухаба чуть не теряю управление, но быстро обошлось. Нужно думать исключительно о маршруте, а в голову лезет всякая чушь вроде японских мудростей про жизнь. Когда находишься за рулем болида, никакая мудрость не поможет, даже если она про самураев. Потому что гонка — другое измерение, в котором обычные законы жизни не значат ничего.
Впереди еще две выбоины, но с противоположной стороны. А дальше — три мили можно выжимать до предела, пока не появится два больших валуна. И у меня нет другого выхода, кроме как проскользнуть между ними: вписаться, как ниткой в ушко иголки, с той лишь разницей, что промах означает смерть. А после — сразу направо, в объезд холма, так как слева рельеф похож на окаменевшую морскую рябь, в которой «акула» застряла бы навсегда.