Пробужденный любовник

Джон отвел взгляд, мечтая о том, чтобы этого похода к врачу вообще не существовало. Или, по крайней мере, чтобы, будучи там, он держал рот на замке. Проклятье. Ему не стоило ничего говорить о том, что случилось почти год назад. Просто, после всех этих ответов по поводу здоровья, он выболтал и это на автомате. Врач спросил его о сексуальной жизни, и он вспомнил тот январь. Вопрос — ответ. Как и все остальные. Почти также.

На секунду он испытал облегчение. После случившегося он не ходил к врачу, но где-то на задворках сознания понимал, что следовало бы. Придя на прием, он решил, что нужно просто пройти полное обследование и забыть о том нападении. Но вместо этого доктор начал говорить ему о специальной терапии и о необходимости обсудить этот опыт с профессионалом.

Можно подумать, ему хотелось еще раз пережить это. Месяцами он пытался похоронить эти мысли в самых темных уголках своего мозга. Он не за что не согласиться эксгумировать похороненный труп. Он приложил слишком много усилий, чтобы упрятать его под землю.

— Сынок? Как дела?

Черта с два он пойдет к психологу. Посттравматический синдром. Да пошло оно все.

Джон взял блокнот и написал: «Просто устал».

— Ты уверен?

Он кивнул и посмотрел на Тора, чтобы тот не подумал, что он врет. Хотя сам сгорал внутри собственной кожи. Что, черт возьми, подумает Тор, если узнает, что случилось? Настоящие мужчины никогда не позволяют сделать этого с собой, какое бы оружие не прижималось к их глоткам.

Джон написал: «В следующий раз я хочу пойти к Хэйверсу один, ладно?».

Тор нахмурился.

— Хм… Это не очень умну, сынок. Тебе нужна охрана.

«Тогда пусть это будет кто-то другой. Не ты».

Джон не смог посмотреть в глаза Тору, когда повернул блокнот. Повисла тишина.

Голос Тора стал совсем низким.

— Хорошо. Э-э-э… Ладно. Может, Бутч сможет отвезти тебя.

Джон закрыл глаза и выдохнул. Кем бы ни был этот Бутч, он ему вполне подходил.

Тор завел мотор.

— Как ты захочешь, Джон.

Джон. Не «сынок».

Они выехали с парковки, а в его голове крутилась лишь одна единственная мысль: «Боже, не позволяй Тору узнать правду».

Глава 13

Повесив трубку, Бэлла почувствовала такую бурю чувств в груди, что, казалось, она вот-вот должна была взорваться. Ее хрупкие кости и тонкая кожа были не в состоянии выдержать такой накал эмоций.

В отчаянии она оглядела комнату, разглядывая нечеткие, размытые мазки картин, написанных маслом, антикварную мебель, лампы, сделанные из восточных ваз… и Фьюри, уставившегося на нее с кушетки.

Она напомнила себе, что она, как и ее мать, аристократка. Так что ей придется, по крайней мере, притвориться, что она взяла себя в руки.

— Спасибо, что остался здесь, пока я звонила семье.

— Конечно, я все понимаю.

— Моя мать была… очень рада услышать мой голос.

— Могу себе представить.

Ну, по крайней мере, она выразила это словами. В остальном она была совершенно спокойна. Как всегда. Боже… Эта женщина была похожа на тихие стоячие воды, неколебимые никаким земными событиями, даже самыми ужасными. И все из-за преданности Деве-Летописице. По мнению мамэн[38], все случавшееся имело на то причину… и ничто не было достаточно важным.

— Моя мать… очень рада. Она…

Бэлла замолчала.

Она ведь уже говорила это, так ведь?

— Мамэн была… она, действительно, была… она была рада.

Но было бы лучше, если бы она, по крайней мере, лишилась дара речи от радости. Или продемонстрировала любую другую эмоцию, кроме блаженного принятия духовного просвящения. Да ради Бога, она ведь похоронила дочь и стала свидетелем ее воскрешения. По идее, это должно было вызвать хоть какую-то эмоциональную реакцию. Но вместо этого, мать говорила с ней так, словно они только вчера общались по телефону, а за последние шесть недель ничего особенного не произошло.

Бэлла снова взглянула на телефон. Обхватила себя за талию.

Без малейшего предупреждения она вдруг открыто зарыдала. Всхлипы вырывались словно чихание: быстрые, тяжелые, обескураживающие своей яростью.

Матрас прогнулся и сильная рука обхватила ее за плечи. Она попыталась оттолкнуть ее, зная, что воин не захочет иметь дела с подобной смазливой слабостью.

— Прости меня…

— Все нормально, Бэлла. Обопрись на меня.

О, черт… Она упала на Фьюри, скрещивая руки на его мощной талии. Его длинные роскошные волосы щекотали ей нос. Они так хорошо пахли, и приятно касались ее щеки. Она зарылась в них, глубоко дыша.

Наконец успокоившись, она почувствовала, что ей стало легче, но не в хорошем смысле этого слова. Злость наполняла ее, придавая телу контуры и вес. Но кожа становилась все более хрупкой, словно превращаясь решето, и Бэлла просачивалась сквозь нее, растворяясь в воздухе… превращаясь в ничто…

Она не хотела исчезнуть.

Выдохнув, она выбралась из объятий Фьюри. Она моргала, пытаясь очистить помутившийся взгляд, но остатки мази на веках мешали этому. Боже, что с этот лессер с ней сделал? Она чувствовала, что это было что-то нехорошее…

Она потянулась к своим векам.

— Что он со мной сделал?

Фьюри просто покачал головой.

— Это так ужасно?