Пробуждённая луной

– Даже в смерти мы все равно приносим людям несчастье, – хрипло шепчу я. – Мы злые, такие невероятно злые, даже за пределами смерти. Ты чувствуешь нашу силу? Ты чувствуешь, как они все в ловушке внутри нее? Никогда, никогда вы не сможете стать по-настоящему свободными. Наше семя пустило корни, и даже если вы уничтожите нас, оно все равно будет жить в вас.

Внезапно женщина смотрит на меня. Отчаянные карие глаза встречаются с отчаянной ледяной синевой. Она знает, что должна умереть.

Она это знает! Огонь тянется к ее ногам. Ее лицо искажается от боли. И тогда она принимает решение и, как и моя мама, в момент своей смерти думает только о своей дочери:

– Спаси ее, спаси мое дитя!

Мой взгляд мечется по сторонам. Я обыскиваю толпу. Ищу ее ребенка. Крошечная девочка с медно-рыжими кудряшками стоит в стороне, прижав к себе серую тряпичную куклу.

Я слышу, как она рыдает, слышу, как бьется ее разбитое сердце.

– Мама, – хнычет она. Никто не держит ее за руку, никто не берет ее за руку.

Меня тоже никто не держал.

Прежде чем охотник на ведьм успевает остановить меня, я бросаюсь к маленькой девочке и обнимаю ее.

– Чшш, – шепчу я, поглаживая ее мягкие ароматные волосы. – Все скоро закончится. Все скоро закончится.

Ее крошечные ручки цепляются за меня, она прижимается своим мокрым от слез лицом к моей шее.

– Мама, – шепчет она, и мое сердце плачет вместе с ее сердечком. Ее боль – моя боль.

– Как тебя зовут?

– Элль, – шепчет девочка.

– Где твой отец?

– Мама, – всхлипывает она.

– У тебя есть брат или сестра? – Мне трудно говорить. Дым, так много дыма. Я едва могу дышать. – Кто-нибудь, к кому я могу тебя отвести?

– Только мама, – с трудом говорит она, а потом рыдания перехватывают ей горло.

С девочкой на руках я поднимаюсь на ноги. Ее маленькое тело почти ничего не весит, и все же она носит печаль, которая слишком тяжела для этого мира. Моргаю, глядя на костер. Мне кажется, я слышу, как женщина на костре шепчет: «Спасибо». А потом начинает кричать.

Девочка в моих объятиях корчится в бесконечной агонии. Я вместе с ней. Я хочу кричать, хочу убивать, разрушать! Но я должна быть храброй. Должна быть сильной. Ради малышки.

Я крепко прижимаю ее к себе и начинаю тихо напевать, пока на негнущихся ногах несу ее вверх по склону, прочь от криков, прочь от убийц ее матери, которые когда-то были их соседями.

Охотник на ведьм смотрит на меня очень серьезно.

– Ты не можешь взять ее с собой.

– У нее больше никого нет.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю, – шепчу я, все крепче прижимая к себе маленькое, дрожащее тельце. – Она попросила меня позаботиться о девочке. Разве ты не слышал?

– Там, куда мы идем, ребенку не место.

– Здесь тоже. – Я умоляюще смотрю на него. – Она просто невинный ребенок. Я не могу оставить ее здесь. Только не с этими людьми!

– Они ничего ей не сделают.

– Откуда такая уверенность? Ты сам сказал, что страх ослепляет их! – говорю я, качая головой. – Я не могу.

– Проклятье, – выплевывает он.

– Я не оставлю ее! – твердо говорю я. – Никогда!

– Проклятье, – повторяет он и разворачивается. – До ближайшего постоялого двора! Как только мы найдем для нее подходящее место, мы ее оставим.

Я не отвечаю ему. Я накидываю красный плащ на маленькое тельце с изувеченной душой и следую за охотником на ведьм.

– Я позабочусь о тебе, – шепчу я. – Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.

Мы покидаем долину ужаса. Я не бросаю взгляд назад. Дорога уводит нас от едкого дыма, от нескончаемых криков умирающей женщины.

Не слушай, маленькая душа, не слушай. Я пою старую колыбельную – ту, что пела мне моя мама:

Добрый вечер, доброй ночи,
Залезай под одеяло.
Розы спрятали бутоны,
Даже солнышко устало.
Засыпай, малютка.
Завтра будет утро.

Но никакая магия в мире не может облегчить мучения. Ребенку всегда будет недоставать части своего сердца, той части, которая была вырвана из его чрева с грубой силой. Останется рана, которая никогда не перестанет кровоточить, как бы часто солнце ни касалось горизонта.

Мы достигаем вершины холма, и мое сердце разбивается вдребезги.

– Так много? – всхлипываю я.

Десятки столбов дыма поднимаются к небу над холмами. Я слышу треск костров, слышу крики умирающих и знаю, что не смогу спасти ни одну из них. Я не могу сделать ничего.

Малышка беспокойно ерзает на моих руках и смотрит на меня опухшими глазами. Я должна быть сильной! Я должна быть храброй! Но не могу остановить слезы.

– Ты считаешь чудовищами нас, фей. Посмотри на свой собственный народ! Посмотри, что они делают! Они убивают невинных женщин своего рода. – Мне плохо, мне так плохо.

– Страх… – начинает охотник на ведьм, но я прерываю его.

– Ни один народ не делает со своими ничего подобного, – кричу я. – Ни звери, ни эльфы, ни русалки! Только человек способен на такую жестокость!

Он смотрит на горизонт, на черные столбы. Каждый из них означает чью-то закончившуюся жизнь, жертву страха. А потом – тихо, чтобы не услышала малышка: