Продается дом

– Да? Че-то никогда у нее внуков не видал. Редко заезжал, судя по всему. Она ж померла… лет семь назад?

– Где-то так. И дом ее сгорел. Пустой стоял долго, а потом подпалил кто-то.

– Вот ведь… Жил человек и нету. И дома нет. Ни следа не осталось.

– Не нагнетай, Фима. Я вот тоже живу, живу, а помру, и ни черта после себя не оставлю.

– Ну ты хотя бы учеников оставишь. А я что? Детали для тракторов, которые наш завод выпускал, пока не развалился?

– А что ученики? И не вспомнят. Далась им эта математика… Кому она пригодится? Все в торгаши подались.

– Ну вот! Бабки-то считать точно пригодится.

– Слушай, а ты думал когда-нибудь, как это произойдет?

– Что произойдет? – Ефимыч затягивается сигареткой, пускает дым колечками.

– Ну как что… смерть, – поднимает на друга глаза Арсений.

Ефимыч заходится кашлем.

– Иди ты, товарищ Вершнёв. Охренел что ли?

– Так вопрос-то актуальный. Нам не по двадцать пять. Можно и задуматься.

– Даже думать не хочу. Я пока в могилу не собираюсь. Мой дед прожил девяносто два года! И я от него отставать не собираюсь. И чего мне спрашивается за двадцать лет начинать беспокоиться? А?

– То есть вообще никогда-никогда не думал? Ни разу? И пока не боишься?

– Ну… не знаю, Сеня. Все боятся. Чего тут говорить?

– Как думаешь – это просто будто ты засыпаешь? Будто теряешь сознание, да, наверное?

– Было б у кого спросить, Сеня…

– Понятно, что не у кого. Просто интересно. Становится темно и дальше просто ничего. Тебя просто больше нет, но ты уже этого не поймешь. Так получается?

– Ты меня хочешь про религию что ли расспрашивать? А я вот не люблю, друг про это. Я так считаю, что бог у каждого здесь, – Ефимыч стучит по груди ладонью. – Не буду трепаться.

– Вообще не про религию. Про физику. Чистая физика. Я ж атеист, то ты не знаешь, а? Комсомолец, – Арсений улыбается. – Мне кажется, это происходит быстро. Мгновенно. Просто как щелчок выключателя. Раз – и больше тебя нет. Мне кажется, вся это фигня про жизнь, проносящуюся перед глазами – выдумки сказочников. Как считаешь? Ты просто есть, а в следующее мгновение тебя нет. И ты ничего не успеваешь понять.

– Очень тоскливо, Сеня. Зачем ты меня грузишь со своей смертью?

– Не только моей. Вообще – человеческой.

– Без разницы. Давай лучше за жизнь поговорим.

– А есть еще что про нее сказать?

– Ну например, что это бред – твой переезд в город. Ну серьезно, Сень. Я ж тебя не первый день знаю. Если тебе нужны деньги, и ты их решил так вот добыть… Ну, дело твое! Не я тебе судья. Ты просто скажи, что к чему. Мне скажи. У меня вон флигель во дворе стоит. Небольшой, но отапливаемый. Ну решай ты свои вопросы, и приходи жить ко мне. Вдвоем оно веселее. Как тебе идея?

– Фима, я тебе врал когда-нибудь?

– Ну вроде не врал.

– Вот и теперь нечего меня подозревать. Сказал же – дело решенное. Будем в этом общаться… В скайпе.

– В скайпе… Ты из учителей математики в компьютерщики заделался. Меня ваши все эти технические штучки только раздражают.

– Тем более как же я к тебе перееду? У тебя другие планы по поводу… сожительства.

– Ну и слово ты подобрал, дружище. Какое еще сожительство? Я тебе чего, из этих что ли… прости Господи…

– Судя по тому, что рассказала мне Люда – нет, не из этих. Хотя… да, из этих – из гадов.

– Сеня, Сеня – растянув последнюю гласную, Ефимыч сосредоточенно смотрит на друга. – Это было почти год назад, и я вообще был без понятия, что ты там имеешь какие-то виды на свою… коллегу. Бывшую.

– Виды! Куда там… С такой конкуренцией.

– Да какие мы остроумные! – всплескивает руками Ефимыч.

– Она все равно сказала, что мы старперы и рассчитывать нам не на что. Ни тебе, ни мне. Еще и посмеялась.

– Спасибо. За информацию.

– Ага, и тебе спасибо, друг.

– Выходит, мои планы рухнули окончательно и …того… бесповоротно. Значит предложение о флигеле остается в силе.

– Я в город поеду. К Витьке.

– А он тебя там прямо заждался!

– То есть? – хмурится Арсений.

– То и есть. Че-то я его последние лет пять и близко в деревне не видел. Вот и думается мне, то вряд ли он спит и видит, как ты к нему переедешь, а?

– Не понимаю я что-то тебя, мил человек. На днях дифирамбы пел, ах, какой у меня Витя золотой, а теперь вдруг протрезвел и мнение твое поменялось?

– Да я если честно понятия не имею – золотой он или серебряный. Я так, тебя поддержать хотел…

– А теперь передумал?

– Да кто тебе правду еще скажет, если не друг?

– Вон, Людмила. Очень правдиво высказалась по нашему поводу.

– А ты на Людмилу не переводи разговор. Вот как на духу мне ответь: сам-то веришь, что Витя тебя с радостью примет?

– А почему, интересно, нет? Я не верю – я знаю.

– Ну да. Ну да… Каждый отец за своего сына горой, это понятно. Только, вот как есть тебе говорю – сомнительно мне, что у твоего Витьки все так радужно, как ты поешь.

– Я пою? Это что еще за выражения?

– Не про выражения речь, Сеня. Ну вот чего он хоть раз из своей крутой квартиры на своем мерседесе, или чем там, сюда не заедет? Дорога до села вроде хорошая. И пути тридцать минут. Скажешь, некогда ему?

– Ты это все к чему ведешь? – Арсений чувствует, как внутри начинает тихо кипеть