Проданная

— Не уйду, не бойся, — тихо ответила она, лихорадочно раздумывая, что делать дальше. Позвать Гастина? Вряд ли он услышит. Вернуться в комнату она не сможет. Травник даже в бессознательном состоянии держал крепко. Остаётся только либо уговорить его отпустить её, либо дождаться пока он не придёт в себя.

И если первое ещё как-то было возможно, то второго ей, может быть придётся ждать вечно. Диара вздохнула, раздумывая с чего лучше начать разговор и осмотрелась. Возле кресла, на которое так замечательно опирался травник, лежали в беспорядке пустые пузырьки. Она с трудом дотянулась до одного и поднесла к носу. И тут же скривилась. Настойка как раз таки дикого корня. В другом было что-то, на запах напоминавшее земляничный лист с мёдом. Наверное, личное изобретение Эурелиуса. Возможно ли такое, что он каждый месяц страдал от неизвестной болезни, а в лаборатории искал от неё лекарство?

Диара не знала, что и думать. Но следующая находка заставила её возмущённо вздохнуть. Когда она вдохнула горьковато-сладкий запах из пузырька, у неё закружилась голова и на краткий миг мир заволокло туманом — она снова увидела отца. Дурман-трава. Так просто. Вот и причина столь странной и таинственной меланхолии. А она почти поверила в его громкие слова тому несчастному мужчине, который умолял продать ему дурман-траву. На какую-то секунду, ей стало стыдно за свои мысли, а потом горячая жалость захлестнула её. В его жизни произошло, наверное, что-то настолько тяжёлое, что заставило его прибегать (и судя по всему не раз) к дурман-траве. И, наверное, это как-то связано с таинственной Сюзан. Да вот только ей до этого какое дело? Она подняла голову и пристально посмотрела на травника, словно надеясь, может быть, неосознанно, что он придёт в себя. Но Эурелиус застонал и уронил голову на грудь, а с его губ опять сорвалось:

— Сюзан.

— Тихо-тихо, я не Сюзан, — попыталась опять вытащить свою руку Диара, но безуспешно. Травник держал её мёртвой хваткой. А на губах его блуждала странная безумная улыбка.

Что же ей делать? Ситуация была глупая просто до абсурда. Уговорить человека, который не владеет собой и пребывает сейчас где-то в своих грёзах, отпустить её, не представлялось возможным. Поэтому Диара выбрала самый безболезненный вариант. Она села на полу, рядом с травником, и прислонилась головой к креслу. Так было не больно и рука не сильно немела. Помочь она всё равно Эурелиусу не сможет. Но, может быть, когда ему станет чуть получше, он вспомнит о ней и отпустит.

— Что ты здесь делаешь? — Диара вздрогнула и открыла глаза. Видимо, она задремала в таком глупом положении. Надо же было такому случиться! Наверное, сказалось напряжение и волнение последних дней.

На неё смотрел совершенно осмысленным взглядом Эурелиус. Он больше не держал её. Рассказать всё как было, или солгать? Но ложь, как учил её отец, допустима только в крайних случаях. Он всегда говорил только правду.

— Я была в библиотеке, когда услышала стон. Вышла посмотреть, кто это стонет и наткнулась на вас. Вы выглядели больным. Я хотела помочь, когда вы схватили меня за руку и отказались отпускать. Пришлось сесть рядом. И, видимо, я задремала, — Ответила Диара спокойно, стараясь, чтобы голос не дрожал. А ну как травник её выгонит или продаст тому же Грацию, за то, что видела его таким?

— И всё? — Травник пристально смотрел на неё. Диара чувствовала себя странно неловко под его взглядом. Он словно видел её насквозь. Может, и впрямь читает мысли?

— Ну… — она замялась, ожидая расспросов, криков, наказания, чего угодно, но Эурелиус встал и отошёл к окну. И только сейчас она поняла, что окно было открыто. Для этого дома просто невозможная роскошь. Под угасающим светом летнего дня травник выглядел призрачно. Бледный, взлохмаченный, под глазами пролегли тени, скулы резко очерчены, тонкие губы сжаты. Она в первый раз увидела в нём не хозяина, а просто человека, несчастного и одинокого. И почему то от этого Диаре стало жарко.

— Я говорил про Сюзан, да? — Она растерялась, услышав вопрос, потом осторожно ответила.

— Да.

— Я так и думал, — он сказал это с печальной обречённостью таким голосом, что у Диары отпало всё желание колко напомнить ему про его же слова о дурман-траве. Помолчав немного, Эурелиус добавил. — У тебя, наверное, возникли вопросы, много вопросов. Но я пока не могу на них ответить. Не сегодня. Мне очень жаль, что ты видела меня таким. — И добавил уже жёстче, как обычно говорил с ней, — В следующий раз я буду закрывать дверь, такого не повторится.

— В следующий раз? — Не смогла всё-таки сдержаться Диара. — То есть без дурман-травы жизнь невозможна? А что же вы тогда говорили про сильных людей?

— Ты не понимаешь… — тоскливо протянул травник.

— Отец учил меня никогда не лгать людям.

В комнате повисло молчание, зыбкое, почти осязаемое. Оно давило своей недосказанностью. И вот кто её за язык тянул?