Проданный ветер

– Помощник шерифа, как и он, сам человек публичный, а тебе, ваше благородие схорониться бы от глаз любопытствующих надобно. Да и насчет отъезда вашего…, я вот все думаю…, в больную страну вы вернетесь, население которой взбудоражено. И, что бы горячие головы остудить, кровушку пролить придется, помини мое слово и придется непременно. Причем не аборигенов, каких-то, а своих соотечественников.

– По-моему ты, Давид Маркович, сильно сгущаешь краски, давай я вас лучше чайком напою.

– Да, плюнь ты на этот чай! Мы только что отобедали и не за этим пришли вовсе. Так вот, я так смекаю, насчет дел в империи нашей – трудные времена наступают. Сам посуди, в этом годе значительно ограничили в правах земства, стеснили опять же в напечатание земских отчетов и докладов.

– Зато расширили властные полномочия, предводителей дворянства! – возразил, Орлов закуривая сигару. – А это, между прочим, председатели, все тех же земских собраний, а головы горячие думаю, что с возрастом поостынут.

– А чем головы рабочих остужать придется? Это ведь уже не беспорядки в Петербургском университете и не восстание в Польше. Казаков ведь пошлют с солдатами!

Орлов подошел к подоконнику, и стал отбирать себе патроны нужного калибра. Потом посмотрел на притихших гостей и с досадой сказал:

– Путаешь ты все, Давид Маркович, рабочие не такие глупые люди. Они прекрасно видят, как в империи ставится машиностроительное дело, в Петербурге вон какую громадину построили, а ведь на этом Путиловском заводе те же рабочие работают. Рельсы вон, какие стали откатывать для нужд империи! В Московской губернии вон, какое производство железнодорожных мостов отгрохали, паровозы делаем с вагонами и платформами. Думаешь, рабочие ничего этого не видят? Все они видят, потому что для них с их женами и детишками-это важно, никто ведь не придет и не накормит их с улицы. Не верю я в то, что человек наш работный бузить будет – ему детишек, на ноги ставить надобно.

Розенберг, поджав губы, покачал головой и твердо проговорил:

– Петербург и Москва – это еще не вся империя, а наш работный человек по всей империи забит и бесправен, точно так же как и наш крестьянин, находится в страшно угнетенном состоянии. Почитайте про американских рабочих или их крестьян! Они тоже борются за свои права, причем, вместе со своими профсоюзами, мы же не можем не замечать всего этого. Значит, что все это ждет и нас впереди, только с одной маленькой поправкой!

– С какой? – уточнил поручик.

– У нас бунт, всегда жесток и беспощаден, потому, что мы не американцы.

– А я верю, что у нас в империи все сообразуется, – возразил поручик. Продолжая отбирать патроны. – Добилась же у нас в прошлом годе, свеклосахарная промышленность в черноземных губерниях успехов неслыханных! А ведь ее наш крестьянин убрал, а не иноземный! Когда дело правильно поставлено, то работному человеку бузить, просто некогда, ему дело делать надобно. Цена на хлопок растет опять же и поверь, такие как Морозов появятся не только на территории самой империи, но и на землях к оной присоединенных. И будут они не только крестьян наделами снабжать, но и семенами, а заодно и урожаи скупать будут. А сырье это уже и на мануфактуры, и на фабрики пойдет далее, обеспечивая работой человека работного. Нам в державе сейчас как никогда лишь спокойствие нужно, не все у нас плохо, верю, что все у нас получится непременно. Просто империя у нас уж слишком большая, резкие повороты нам противопоказаны. Погоди, Давид Маркович, наш крестьянин еще всю Европу хлебушком кормить будет.

– Зря ты так надеешься на крестьян, Константин Петрович, – покачав головой, отозвался Розенберг, – задавлены наши крестьяне выкупными платежами, да налогами с повинностями. И не от хорошей жизни, они все бросают с тем, что бы искать долю лучшую в городах на заработках. Этак, они и вовсе оторвутся от сельского хозяйства! Буза уже началась в Эстляндии на мануфактурах, а ведь там крестьян множество.

– Не пойму я тебя никак, – признался Орлов. – К чему ты клонишь?

– К тому и клоню, что вернетесь вы в смутные для империи времена с урядником, к тому, что отправят вас как людей служивых вместе с жандармами, укрощать неудовольствие народное. Остались бы у нас, переждали бы бурю.

– Россия не Франция, – отозвался Орлов, – у нас якобинцам путь во власть заказан. А насчет переждать…, мы, с урядником подданные империи, к тому же трону на верность присягнувшие, а раз так то и в лихолетье, со своей державой вместе будем. Живите тихо, ждать немного осталось, как только я получу весточку от нужного человека, двинем с урядником в Родину. Загостились, мы здесь уже и так сверх меры всяческой.