Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем

Наиболее очевидным было влияние мисс Паркс на Вуделля. В то время он переживал тяжелые моменты. Его тело боролось с инвалидной коляской, сопротивляясь своему пожизненному заключению. Он страдал от пролежней и прочих недугов, связанных с неподвижным сидением, и часто он неделями не появлялся на работе из-за болезни. А когда он бывал в офисе, то сидел рядом с мисс Паркс, она вернула ему румянец на щеки. Она оказывала лечебный эффект на него, а меня завораживало видеть все это.

Почти ежедневно я сам себя удивлял, с готовностью предлагая сбегать через улицу и принести обед для мисс Паркс и Вуделля. Вообще-то такое занятие было как раз тем, что мы могли бы поручить мисс Паркс, но раз за разом я добровольно вызывался сделать это вместо нее. Было ли это рыцарством? Происками нечистой силы? Что со мной происходило? Я не узнавал себя.

И все же некоторые вещи никогда не меняются. Моя голова была настолько забита дебитом и кредитом, кроссовками, кроссовками, кроссовками, что я редко исполнял заказы на обед правильно. Мисс Паркс никогда не жаловалась. Вуделл тоже. Неизменно вручал я каждому из них по пакету из коричневой бумаги, и они обменивались при этом понимающими взглядами. «Не могу дождаться, чтобы увидеть, что там у меня на обед», – бывало, бормотал Вуделл. Мисс Паркс прикладывала ладонь к губам, пряча улыбку.

Думаю, мисс Паркс заметила, что я заворожен ею. Между нами промелькнуло несколько долгих взглядов, несколько многозначительных неловких пауз. Помню один взрыв нервного смеха и наступившую после этого необыкновенную тишину. Помню, как однажды мы встретились взглядами, и из-за ее остановившегося на мне взора я потом не смог всю ночь заснуть.

Затем это случилось. В один из холодных ноябрьских дней, в конце месяца, когда мисс Паркс не было в офисе, я направлялся из нашего офиса в складское помещение и, проходя мимо ее стола, заметил, что один из ящиков выдвинут. Я остановился, чтобы закрыть его, и увидел внутри… пачку чеков? Все ее чеки на получение зарплаты – необналиченные.

Для нее это не было работой за деньги. Это было чем-то другим. Так, может, причиной… был я? Может такое быть?

Возможно.

(Позже я узнал, что Вуделл так же поступал со своими чеками.)

В тот День благодарения на Портленд обрушилось рекордное похолодание. Легкий бриз, пробивавшийся сквозь щели в оконных рамах офиса, теперь превратился в ледяной арктический ветер. Его порывы иногда были настолько сильными, что бумагу сдувало со столов, а шнурки на выставленных образцах начинали трепетать. Находиться в офисе было невыносимо, но мы не могли позволить себе отремонтировать окна и не могли закрыть контору. Поэтому я с Вуделлем перебрался к себе в квартиру, а мисс Паркс регулярно присоединялась к нам в дневное время.

Однажды, после того как Вуделл отправился домой, мы с мисс Паркс, оставшись вдвоем, почти слова не проронили. По окончании работы я проводил ее до лифта. Нажал на кнопку вызова «вниз». Оба напряженно улыбались. Я еще раз нажал на кнопку. Мы оба уставились на огоньки, мелькавшие над дверями лифта. Я откашлялся. «Мисс Паркс, – проговорил я. – Вы не против… э-э… может… чтобы нам встретиться вечером в пятницу?»

Ох уж эти глаза Клеопатры. Они увеличились вдвое. «Со мной?»

«Я больше никого рядом с нами не вижу», – сказал я.

Пинь. Пришел лифт, и его двери раскрылись.

«О, – сказала она, опустив глаза и разглядывая свои туфли, – ну, хорошо. О’кей». Она быстро впорхнула в лифт и, пока двери закрывались, так и не оторвала своего взгляда от своих туфель.

Я повел ее в Орегонский зоопарк. Не знаю почему. Думаю, мне казалось, что, прогуливаясь вокруг и любуясь на животных, мы сможем не спеша, не форсируя, лучше узнать друг друга. Кроме того, бирманские питоны, нигерийские козы, африканские крокодилы могли бы сослужить мне хорошую службу, дав возможность произвести на нее впечатление своими рассказами о моих путешествиях. Меня тянуло похвастаться тем, что я видел пирамиды, храм богини Ники. Я также рассказал ей о том, как заболел в Калькутте. Никому раньше я не расписывал в подробностях тот пережитый ужас. Не знаю, почему я заговорил об этом с мисс Паркс, помимо того, что в Калькутте я пережил один из самых сильных приступов одиночества в своей жизни, а с ней в тот момент я чувствовал себя как раз наоборот, далеко не одиноким.

Я признался ей, что положение «Блю Риббон» было шатким. Все дело могло лопнуть в любой день, но я все равно не мог представить себе, что стану заниматься чем-то другим. Моя маленькая обувная компания, сказал я, была живым, дышащим организмом, который я сотворил из ничего. Я вдохнул в нее жизнь, ухаживал за ней во время болезни, несколько раз возвращая ее к жизни, поднимая со смертного одра, а теперь я хотел – мне было необходимо – увидеть, что она твердо стоит на ногах и вступает в большой мир. «Есть ли в этом смысл?» – спросил я.

«Мм-мм», – сказала она.