Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем

Китами попросил воспользоваться ванной комнатой. Уловка, конечно. Он знал, что ванная комната находится где-то в глубине дома, и ему нужен был предлог, чтобы порыться там. Борк уловки не учуял или же ему было наплевать. Спустя несколько мгновений Китами оказался в кладовке, где горела одна голая лампочка, освещая сотни оранжевых обувных коробок. «Найк», «Найк» кругом повсюду… «и ни капли, чтоб жажду утолить». (Фил Найт приводит строфу из «Сказания о старом мореходе» Сэмюэла Колриджа: «Вода, вода, кругом вода / И штиль, и нету сил нам плыть / Пришла незваная беда / И нечем жажду утолить». — Прим. пер.)

Борк позвонил мне после того, как Китами уехал. «Игра проиграна», — сказал он. «Что случилось?» — спросил я. «Китами пробился в кладовую — все кончено, Фил».

Я повесил трубку и, обессиленный, опустился на кресло. «Ну, — громко сказал я, ни к кому не обращаясь, — полагаю, пришло время выяснить, сможем ли мы выжить без «Тайгера». Мы выяснили еще кое-что.

Вскоре после этого Борк уволился. Вообще-то я точно не помню, уволился он сам или же Вуделл уволил его. В любом случае вскоре мы услышали, что у Борка появилась новая работа. На Китами.

Я проводил день за днем, глядя в пространство, глядя из окон, ожидая, когда Китами разыграет свою следующую карту. Я также тратил много времени, смотря телевизор. Вся страна, как и весь мир, была взбудоражена возобновлением отношений между Соединенными Штатами и Китаем. Президент Никсон посетил Пекин, обмениваясь рукопожатиями с Мао Цзэдуном, — событие, почти равное по значению с высадкой на Луне. Никогда не думал, что увижу такое в моей жизни — президент США в Запретном городе, прикасается к Великой Китайской стене. Я вспоминал о времени, проведенном мною в Гонконге. Там я оказался так близко к Китаю и тем не менее так далеко. Я полагал, что у меня больше никогда не появится такого шанса. Но теперь, думал я, в один прекрасный день? Может быть?

Может быть. Наконец Китами сделал ход. Он вернулся в Орегон и попросил о встрече, на которой он хотел бы видеть Бауэрмана. В качестве места встречи я предложил офис Джакуа в Юджине.

Когда настало время встречи и мы все направлялись в конференц-зал, Джакуа взял меня под руку и прошептал: «Что бы он ни говорил, ничего не отвечай». Я кивнул.

С одной стороны стола расположились Джакуа, Бауэрман и я. На другой уселись Китами и его юрист, местный парень, который всем своим видом показывал, что не хотел бы быть там. Плюс Ивано. Он вернулся, и мне показалось, что по его лицу скользнула полуулыбка, прежде чем он вспомнил, что на этот раз это не было светским визитом.

Конференц-зал у Джакуа был больше, чем наша комната для переговоров в Тигарде, но в тот день он показался мне кукольным домиком. Китами был инициатором встречи, поэтому он ее начал. И он не стал ходить вокруг да около дерева бонсай. Он вручил Джакуа письмо. С немедленным вступлением в силу наш контракт с «Оницукой» объявлялся недействительным. Он взглянул на меня, затем на Джакуа. «Оцень-оцень созалею», — сказал он.

Кроме того, обильно посыпая солью рану, он выставил нам счет на 17 000 долларов, которые, согласно его утверждению, мы оказались должны за поставленную обувь. Точнее, он потребовал 16 637,13 доллара.

Джакуа отбросил письмо в сторону и сказал, что, если Китами осмеливается придерживаться такого безрассудного курса, если он настаивает на том, чтобы вывести нас из сделки, мы подадим иск в суд. «Вы привели к этому», — сказал Китами. «Блю Риббон» нарушила контракт с «Оницукой», начав выпуск кроссовок «Найк», — сказал он, — и я не понимаю, почему вы разрушили такие выгодные отношения, почему запустили в производство этот, этот, этот — «Найк». Это было больше, чем я мог стерпеть. «Я скажу вам почему…» — ляпнул я. Джакуа повернулся ко мне и крикнул: «Заткнись, Бак!»

Затем Джакуа сказал Китами, что он надеется, что кое-что можно еще уладить. Судебный иск будет весьма губителен для обеих компаний. Мир — это процветание. Но Китами не был расположен к миру. Он встал, сделал знак своему юристу и Ивано, чтобы они следовали за ним. Когда он подошел к двери, то остановился. Выражение его лица изменилось. Он собирался сказать что-то примиряющее. Он собирался протянуть оливковую ветвь. Я почувствовал, что мое отношение к нему смягчается. «Оницука», — сказал он, — хотела бы и в дальнейшем использовать г-на Бауэрмана… в качестве консультанта».

Я потянул себя за ухо. Я наверняка ослышался. Бауэрман покачал головой и повернулся к Джакуа, который ответил, что впредь Бауэрман будет рассматривать Китами как конкурента, а иначе — как заклятого врага и ни при каких обстоятельствах никогда не станет ему помогать.

Китами кивнул. Он спросил, не будет ли кто так любезен, чтобы подбросить его с Ивано до аэропорта.

Я позвонил и сказал Джонсону, чтобы он садился на самолет. «Какой самолет?» — спросил он. «На ближайший, что вылетает», — отвечал я.