Продавец слов: Она

— Почему я зову тебя, твоим же именем? — иронично уточнил Митя, вздёргивая бровь. Я слышала его голос, чувствовала боль; он точно понял, о чем я, что имела ввиду, но друг профессионально сыграл безразличие.

— Сейчас ты зовешь меня «Дана», хотя я всегда была «Данька», а не Дана. Это из-за того, что я не …

— Забудь, — повышая голос, Митя не позволили мне закончить предложение. — Это прошло.

— Ты теперь меня ненавидишь?

«Брат» потер глаза пальцами, закрывая свое лицо ладонью, я могу только предполагать: он смеялся надо мной или был озлоблен. Теперь я точно была уверена, что волную его по-взрослому; бабочки в животе сопровождаются желанием, но как он реагирует на отказ, — не знала.

Меня пугало неведение.

— Ты мог отправить меня сегодня домой, и избавиться от компании на вечер. Тебе необязательно было терпеть меня…я все понимаю…

— Понимаешь? — уточнил Митя, убирая руку от лица: красные печальные глаза, хмурые брови и губы-полосочки, что не позволяли лицу исказиться и принять пугающий вид.

— Да, — неуверенно ответила я.

— Если я буду бороться за тебя, ты тоже поймешь?

Я почувствовала, как мои руки поледенели, а воздух из легких со всей мочи рвался наружу.

— Что? — не отступал Митя. — Нельзя?

— Ты меня пугаешь…

Его лицо в мгновение расслабилось, и Митя перевел взгляд на монитор, где разворачивалась драка с топором и криками.

— Я никогда тебя не обижу, — мягко заверил «брат»; он улыбнулся, так ярко, я заметила эти лучики у уголков глаз, насыщенные болью и любовью.

Я не замечала или не хотела замечать? Я все видела! И ничего не сделала, не обрубила эту связь, что с каждым годом скрепляла нас все сильнее; не дала ему шанс…Нет! Митя мой друг, товарищ и брат… когда это произошло?

Когда темы наших разговоров перешли от любимого шоколада до признаний в любви, сменяя окрас поступков из нежного детского в суровый черно-белый…Когда мы стали взрослыми?

17

Утро проходило в молчаливой обстановке; мы завтракали во главе с тетей Леной; опустив глаза, каждый в свою тарелку.

— Как провели вечер? — Нарушила тишину тетя Лена.

— Нормально, — тихо ответил Митя, я только кивнула, подтвердив его слова, не отрывая взгляда от тарелки.

— Что-то случилось? — не отступала тетя Лена; видимо наш вид обеспокоил ее и заставил задать несколько уточняющих вопросов подряд.

— Нет! — в один голос выдали мы.

— Угу, — поджимая губы, выдала тетя Лена, внимательно оглядывая нас с ног до головы.

Я надеялась, что мы как друзья, как дети, что выросли вместе, делили все подростковые невзгоды, переживания и синяки; мы, как нечто цельное — не закончились. Я хотела верить, что кризис, какой бы странный он не был — пройдет, и все вернется на круги своя, как привыкла говорить моя мама. Я снова вспоминаю эти слова, искренне надеясь и веря, что это очень скоро произойдет.

Наши недомолвки — закончатся; и мы вновь будем делить одно печенье на двоих и драться подушками перед сном.

«Сумасшествие, — потирая глаза у переносицы, вдруг одернула себя. — Подушки. Печенье».

Я вдруг осознала, что больше ничего не будет, как раньше. Нам больше не пять, не десять и даже не пятнадцать лет. Только сейчас я подумала, что именно в этот странный момент мое детство закончилось.

Я попрощалась с тетей Леной, обещала звонить, писать и не пропадать; по привычке звала ее к нам в гости, заверяя, что мы рады в любое время дня и ночи. Растягивая улыбку и махая левой рукой на прощание, потом опустив голову молча и покорно вышла во двор. Митя шел за мной.

Дул утренний холодный, по-зимнему морозный ветер. Плотные серые тучи плавно гуляли по небу, нагоняя тоску. Я поежилась и подняла воротник пальто.

Ничего не говоря, Митя как в обычный, даже рутинный день, подошел к своему Кавасаки, долгое время производил манипуляции с зажиганием и еще чем-то, бубня себе под нос, оправдывая своим действиям и тем, что сезон мотоциклов уже закрыт до следующего лета. По мне так он просто тянул время.

Не с первого раза мотоцикл шумно загудел, я поспешила надеть шлем и опустить визор, скрывая облегчение на своем лице. Митя последовал моему примеру и оседлал своего железного коня.

Решил напоследок выпустить пар и закрыть сезон — друг гнал, что было мочи, резко маневрируя между другими машинами на дороге. Я как обезумевшая вцепилась в него, думая о худшем. Но ничего не произошло, кроме быстрой езды, от которой мое сердце упало до самых пяток, сжимаясь и парализуя тело от страха.

У дома меня уже ждал отец; сосредоточенный, он сложил руки на груди смотрел, как мы приближаемся. Митя плавно остановил байк у ворот; отец одобрительно кивнул и выдал:

— Здравствуй.

— Доброе утро, — не заставил ждать ответа друг.

Я спрыгнула с мотоцикла; вознося глаза к небу, что оказалась на земле на ногах в целости и сохранности; сняла шлем и передала его Мите.

— Он твой, — тихо заверил, отталкивая от себя шлем.

Отец выдал озадаченное «кхм» и медленными шаркающими шагами отправился к воротам, и коротким жестом руки, поторапливая меня.

— Иду, — ответила, делая шаг от Мити.

«А если это в последний раз?», — пронеслось в мыслях.