Продавшие социализм: Теневая экономика в СССР

Весьма показательным является и то, что версия о наличии «антисемитизма» не нашла потверждения даже в официальной позиции Политбюро, в которой письмо Нины Андреевой в целом осуждалось.

А что касается обвинений в русском национализме, то единственным «основанием» для них могли бы послужить всего лишь наблюдения Андреевой о том, что как раз националисты оказались чуть ли не единственными, обратившими внимание на проблемы разрушения окружающей среды, коррупции и алкоголизма. Вместе с тем, однако, она подвергает резкой критике их неоправданно романтические и нередко извращающие действительное положение вещей взгляды на русскую историю.

Не существует и ровно никаких обстоятельств в подтверждение того, что письмо Андреевой являлось неким «антиперестроечным манифестом», «платформой» и делом «людей Лигачева». Все они самым категорическим образом отвергают такую версию. Показательны и свидетельства симпатизирующего Горбачеву историка Джозефа Гиббса в его книге «Гласность Горбачева» (1999) о том, что все его усилия обнаружить какие-нибудь доказательства об участии Лигачева в деле публикации письма Андреевой в газете «Советская Россия» не увенчались успехом. Ни одно из тех многочисленных интервью, которые он проводил по этому поводу с людьми из редакции газеты, не дали ровно никаких улик в этом плане. А историк Стивен Коэн прямо подчеркивает в своем введении к книге Лигачева «В Горбачевском Кремле», что тот просто в силу своего характера никогда не был интриганом, а широко распространяемые утверждения, что он якобы стоял за историей вокруг публикации в «Советской России», «лишены каких бы то ни было доказательств». Может быть, только Горбачев в своих «Мемуарах» попробовал привести хоть сколько-нибудь разумный аргумент в поддержку версии о «конспиративной связи» Лигачева и Андреевой. По его мнению, в письме Нины Андреевой содержалась «определенная информация, доступная лишь относительно ограниченному кругу людей». Однако он тоже не привел никаких других доказательств в защиту подобного утверждения.

Однако следует отметить, что как общий сдержанный тон письма, специфические особенности стиля его автора, да и некоторые очевидные неточности, допущенные в ходе конкретного изложения его содержания, никак не соответствуют представлениям о столь ответственном документе «программной важности», к тому же — на самом высшем уровне, как его обычно представляют. Даже такие авторы как Рой Медведев и Джульетто Кьеза, видимо, питающие симпатию к Горбачеву, отмечают в своей книге «Время перемен» (1999), что Андреева, например, приписывает мысли философа Айзека Дейчера политику ранга В. Черчилля. Впрочем, даже если все-таки публикация в газете «Советская Россия» была задумана как некий «манифест против перестройки», то тем более трудно понять, почему в ней содержатся призывы воздерживаться от критики как «гласности», так и «перестройки». Единственное, на чем настаивала Нина Андреева в своем письме, было то, чтобы «вопрос такой важности и кардинального значения» как «руководящая роль Коммунистической партии и рабочего класса» стал основной темой общественных дебатов тех дней.

* * *

Несмотря на все это, со стороны Горбачева и Яковлева, видимо, было принято решение воспользоваться случаем с письмом, чтобы объявить его «опаснейшей угрозой» всему процессу «реформ» и начать по этому поводу очень важную для них широкую пропагандистскую и политическую кампанию. А что касается конкретных событий той «дискуссии», то они разворачивались примерно следующим образом. Тут обычно принято выделять, что в день после публикации у Лигачева были встречи с руководителями некоторых из средств массовой информации, и что в это время как Горбачев, так и Яковлев находились за границей. Далее такие авторы, как уже вышеупомянутый Джозеф Гиббс, как правило, утверждают, что встреча эта была внеочередной и что на ней Лигачев якобы распорядился перепечатать письмо Нины Андреевой во всех остальных изданиях в стране. Таким образом, дела как бы «естественным образом» переходят в русло «заранее подготовленной провокации».