Продажная шкура

— Сомневаюсь, чтобы ты его знал, — ответил я. Даже речь давалась мне с трудом, но я привык производить впечатление хитрожопого типа и не собирался изменять своей привычке. — Он бы тебя в труху растолок.

Улыбка Перевертыша сделалась шире.

— Мне представляется поразительным то, что ты, способный черпать из самых огней Творения, начисто лишен веры, позволяющей их употреблять должным образом.

— Блин-тарарам, — пробормотал я. — Меня тошнит от садистских уродов вроде тебя.

Он склонил голову набок и пошваркал когтями о камень, затачивая их.

— А?

— Тебе нравится смотреть, как кто-то другой извивается на крючке, — сказал я. — Это тебя возбуждает. Но стоит мне умереть, и конец развлекухе. Поэтому ты тянешь время глупыми разговорами.

— Тебе так не терпится уйти из жизни, смертный? — ухмыльнулся нааглоши.

— Если альтернатива — болтаться здесь с тобой, то даже сомнений, черт меня подери, нет, — отозвался я. — Давай кончай или угребывай.

Он сделал почти незаметное, по-змеиному быстрое движение когтями, и мое лицо вдруг обожгло огнем. Больно было так, что я даже крикнуть не сумел. Я сложился пополам, прижав руки к правой щеке и скрипя зубами.

— Как хочешь, — сказал нааглоши, пригибаясь ближе. — Но позволь мне подбросить тебе одну мысль, маленький заклинатель духов. Ты думаешь, что одержал победу, вырвав фага из моих рук. Он пробыл у меня больше суток, и я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал. — Я услышал, как ухмылка его сделалась еще шире. — Он голодает. Обезумел от Голода. И я унюхал в этой хибаре молодую самку-заклинательницу. — Он буквально замурлыкал от удовольствия. — Я как раз думал, не бросить ли фага туда, к ней, но ты был так добр, что избавил меня от хлопот. Подумай об этом на пути в вечность.

Даже боль и страх не помешали моему желудку застыть ледяным комом.

О господи.

Молли.

Правым глазом я ничего не видел, да и чувствовать ничего не чувствовал кроме боли. Я вывернул голову как мог вправо, чтобы левый глаз сфокусировался на нааглоши — тот склонился надо мной, шевеля окровавленными когтями прямо-таки с сексуальной чувственностью.

Я не знал, бросался ли кто-либо прежде смертным проклятием, усиленным огнем Души. Я не знал, означает ли использование собственной души в качестве топлива для финального костра то, что она никогда не попадет туда, куда положено попадать душам, когда они покончат с земными делами. Я знал только одно: как бы все ни обернулось, терпеть боль мне осталось не так долго, и я очень хочу стереть эту ухмылку с физиономии Перевертыша, прежде чем все закончится.

Не знаю, насколько дерзким можно выглядеть, глядя одним глазом, но я постарался как мог, даже готовя плюху, которая наверняка вытянет из моего тела остаток жизни.

А потом что-то замерцало и пролетело над спиной нааглоши. Тот охнул от неожиданности, резко выпрямился, отвернувшись от меня в поисках источника света. На спине его, поперек плеч темнела длинная, узкая рана — такая узкая и ровная, словно ее нанесли скальпелем.

Или макетным ножом.

Тук-Тук заложил боевой разворот, как пику выставив перед собой окровавленный макетник. Он прижал к губам крошечную трубу и протрубил сигнал — точь-в-точь команду кавалерийской лаве, только на несколько тональностей выше.

— Прочь, злодей! — выкрикнул он пронзительным голосом и снова устремился на Перевертыша.

Нааглоши взревел и взмахнул рукой, но Тук увернулся и прочертил ему ниже локтя еще одну кровавую полосу длиной дюймов девять.

Страшила в ярости повернулся к крошечному фэйре. Тело его снова изменилось, приобретя кошачьи очертания, только с длинными передними конечностями. Он размахивал когтями, пытаясь зацепить Тука, но мой маленький гвардеец каждый раз на волосок опережал удар.

— Тук! — заорал я во весь голос. — Улетай отсюда!

Нааглоши произнес какое-то зловещее ругательство — Тук в очередной раз увернулся от его когтей. Он взмахнул рукой, словно разрубая пустой воздух, и прошипел несколько слов на каком-то диком языке. Из ниоткуда налетел злобный шквал, подхватил крошечное тельце Тука и швырнул его в кусты ежевики на краю поляны. Он с треском врезался в заросли, и окружавший его шар света окончательно и бесповоротно погас.

Нааглоши повернулся и швырнул в ту сторону задними лапами несколько комьев земли. Потом, злобно скалясь, направился обратно ко мне. Я смотрел, как он приближается, понимая, что сделать больше ничего не могу.

Что ж, по крайней мере я отбил у этого ублюдка Томаса.

Желтые глаза нааглоши горели ненавистью. Он приблизился и поднял когти.

— Эй, — негромко произнес новый голос. — Ты, урод.

Я повернул голову одновременно с Перевертышем.

Не знаю, как Индейцу Джо удалось прорваться сквозь кольцо нападавших и подняться на холм, но он это сделал. Он стоял на краю поляны в мокасинах, джинсах и рубахе из телячьей кожи, украшенной всякими там костяшками и бирюзой. Длинные седые волосы его были по обыкновению заплетены в косички, костяное ожерелье почти светилось под луной.

Нааглоши, не шевелясь, смотрел на старого знахаря.

Все на вершине холма стихло и замерло.