Продажная шкура

Но именно такого рода вещи опускали Реквиема для меня вниз по цепи питания. Он был как один из тех бой-френдов, с которыми чем больше пытаешься порвать, тем сильнее они держатся. Кроме того, после подобного, мне хотелось вернуться в свой собственный дом и забыть обо все остальном.

Я просто хотела немного поспать, перед тем как мне придется вернуться и снова идти охотиться на Витторио.

Дверь в спальню открылась, ровно настолько, чтобы показать линию его тела, одну руку, предплечье, россыпь длинных, густых, темных волос. В полутьме комнаты, с подсветкой, его волосы до талии выглядели очень черными. Трудно было сказать, где заканчивались черная одежда, которую он носил, и начинались волосы. Кожа, видневшаяся на груди, шее и лице, была бледной, как первый свет зари, красота холодная, как снег. Бородка клином и усы были черными, темнее, чем волосы. Они обрамляли его рот, как произведение искусства, так что притягивали взгляд.

Я позволила моим глазам подняться выше, потому что это был настоящий мой недостаток. Я воспринимала глазами. Симпатичная пара глаз на самом деле могла сделать со мной все, что угодно, и всегда делала. Глаза у него были зелено-голубые, как карибская морская вода на солнце, один из наиболее поразительных оттенков голубого, который я видела за исключением контактных линз, и он был естественным. Белль была помешана на голубоглазых мужчинах, и она попыталась заполучить его, как получила Ашера и Жан-Клода, так что у нее был бы темно-голубой, бледно-голубой, и зеленый голубой, который все еще относился к голубому. Реквием бежал с европейского континента, поэтому он не стал ее очередным владением.

Минуту назад я хотела сказать:

— Я весь день охотилась за серийным убийцей, дорогой, могу я взять отгул? — Теперь все, что я могла делать, — это смотреть на него, и знать, что мне ничего не остается, кроме как любоваться этим произведением искусства.

Я бросила сумку и пошла к нему. Я скользнула руками внутрь полуоткрытой одежды, чтобы ласкать совершенство этой гладкой кожи. Я поцеловала его грудь и была вознаграждена звуком его дыхания, вырвавшимся наружу.

— Ты сердилась на меня, когда только зашла в комнату.

Я смотрела на его шестифутовое тело, свои руки на его груди. На мне все еще было слишком много вооружения, чтобы упасть ему в объятия.

— Потом я увидела тебя, стоящим здесь, и поняла, что ты волновался всю ночь. Ты гадал, где я, и что происходит, а я не позвонила. Когда наступил бы рассвет, тебе оставалось бы только гадать, и ты все равно не знал бы, в безопасности ли я.

Он кивнул, молча.

— Я плохой муж, Реквием, каждый это знает.

Его руки нашли мои плечи, прослеживая линию моих предплечий, и тогда он произнес:

— … слова из сердца, горестные фразы, рожденные и зревшие в скорбях, и горче нет последнего страданья. Не помнит разум, знала ль я когда в превратностях судьбы просвет единый.

— Я не знаю этого стихотворения, но звучит оно гнетуще.

Он слегка улыбнулся.

— Это очень старое стихотворение; оригинал был англо-саксонским. Оно называется «Сетования Жены».

Я покачала головой.

— Я пытаюсь извиниться и не знаю, за что. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так, словно я сделала что-то неправильно, и я устала от этого.

Он опустил руки.

— Теперь я рассердил тебя.

Я кивнула, и пошла мимо него в спальню. Никто не был достаточно хорош, чтобы удовлетворить его потребности. Я просто не знала, как поступить. Я повернулась к нему спиной, пока снимала жилет, оружие, и все остальные дневные атрибуты. На моей стороне кровати образовалась целая куча. На этой стороне я обычно спала, когда в постели была только я и один мужчина. В последнее время, такое не часто случалось. Я ничего не имела против того, чтобы быть посередине, Бог свидетель, но в некоторые ночи был явный перебор, и это была одна из тех ночей, когда кто-то еще означал слишком много.

Я слышала, как халат упал на ковер, шелк имеет такой характерный звук. Я почувствовала, что он позади меня, почувствовала, как он коснулся меня.

— Не надо.

Я почувствовала, как он очень тихо двигается за мной.

— Я знаю, что ты меня не любишь, моя вечерняя звезда.

— В моей жизни слишком много людей, которых я люблю, Реквием, почему мы не можем быть просто любовниками? Почему ты постоянно должен напоминать мне, что ты меня любишь, а я тебя нет? Твое разочарование, как постоянное давление, а это не моя вина. Я никогда не предлагала любви, никогда ее не обещала.

— Я буду служить моей даме так, как она пожелает, ибо во всем, что касается ее, у меня нет гордости.

— Я даже не хочу знать, что ты цитируешь, просто уйди.

— Посмотри на меня, и скажи мне уйти, и я уйду.

Я упрямо помотала головой.

— Нет, потому что, если я увижу тебя, я не смогу. Ты красивый. Ты прекрасен в постели. Но, кроме всего прочего, ты еще та боль в заднице, а я устала, Реквием. Я так устала.

— Я даже не спросил тебя, как прошла твоя ночь. Я думал только о моих собственных чувствах, моих собственных нуждах. Я не настоящий любовник, я думаю только о себе.

— Мне сказали, что ты здесь, чтобы кормить ardeur.