Кругом сплошные мексиканцы. Это трюзм для каждого подрядчика без лицензии, уставшего от недоплаты, безработицы, кумовства и паршивых чужих резюме, наводнивших интернет. Но во всем виноваты мексиканцы. Если в Калифорнии кто-то чихнет, никто ему не скажет Gesundheit[130]
, а сразу — «кругом сплошные мексиканцы». На ипподроме Санта-Анита лошадь, на которую ты поставил, потянула спину и пришла пятой?В отличие от «пострелят», когда я прогуливал занятия, я шел не на рыбалку, я шел в школу. Если отец засыпал во время урока по негрологии, я ускользал из дома и бежал в сторону школы Чафф, чтобы посмотреть через сетчатый забор, как ребята играют в гандбол и кикбол. Если мне везло, я видел среди зрителей Марпессу с Карисмой и других их подружек. Они болели за своих бойко и слаженно, крутили бедрами и распевали: «
Ежегодно, за две недели до начала летних каникул, в Чаффе проводили День карьеры. Этого времени детям хватало, чтобы они (по крайней мере, большинство из них) запланировали карьерное самоубийство через прохождение теста на профпригодность или написание резюме. На школьный двор приходили шахтеры, собиратели мячей для гольфа, корзинщики, землекопы, переплетчики, покалеченные пожарные и последний в мире астронавт. Все они представляли собой жалкое зрелище. Каждый год повторялось одно и то же. Мы распинались о важности нашей работы, но никогда не отвечали на вопросы с последнего ряда. Если вы такие охуенно незаменимые и мир не может без вас обойтись, то почему тут тоскливо до зевоты? Почему у вас такой несчастный вид? И почему нет женщин-пожарных? Почему медсестры такие заторможенные? Единственное, чем дети остались довольны, — это ответом последнего астронавта на земле, старого чернокожего джентльмена, настолько немощного, что казалось, он движется, словно и на Земле чувствует невесомость. А как астронавты ходят в туалет?
— Слушай, детей не интересует разница между навозом и удобрениями или какими болезнями страдают мускатные тыквы. Они не могут долго удерживать внимание, поэтому надо брать быка за рога. В прошлом году ты выступил хуже некуда, было так пиздец скучно, что дети закидали тебя твоими же органическими помидорами.
— Поэтому я не приду больше. Зачем мне оскорбления?
— Докурила.
— Хочешь еще?
Карисма молча кивнула.
— Ага. И мне интересно, что это, блядь, за сорт. И почему после нее биржевые сводки и вся херня, которую я читаю к семинарам по английской литературе в старших классах, обретают для меня смысл.
— Я назвал ее «Глубокомыслие».
— Хороша, зараза, теперь я знаю, что такое глубокомыслие, слово, которое я никогда не слышала.
Залаяла собака. Прокукарекал петух. Промычала корова. Затренькал поезд на станции Harbor Freeway — «Ой-йо-йо». Карисма откинула со лба свои длинные черные волосы и затянулась так, что ей открылись все тайны интернета, «Улисса», «Тростника» Жана Тоомера и американского увлечения кулинарными шоу. К тому же она теперь знала, как уговорить меня участвовать в Дне карьеры.
— Придет Марпесса.
Я и без травы знал, что никогда не перестану любить эту женщину.