Продажные твари

Романа Севрука выпустили под подписку о невыезде. Марьяна Залесская, как назло, свалилась с жестокой ангиной и температурой под сорок и всю эту неделю каждый день звонила Паше, чтобы узнать новости. Выслушав, еле слышным хрипловатым голосом благодарила, обещала думать и скоро выйти с готовыми версиями.

Вот, собственно, и все. Начальство рвало и метало. Кудрин востребовал и получил в помощь еще несколько оперов, были задействованы ребята «с земли» — сотрудники районных ОВД. Паша Суздалев, терзаемый чувством вины, лез из кожи вон и палил картечью идей так густо, что убийца и его пособники, казалось, должны были давно «истекать кровью» чистосердечных признаний в следственном изоляторе… но увы! Серьезных подвижек не было. Главный «аргумент» следствия — фоторобот, розданный всем участникам розыска, — никого из сотен опрошенных «не вдохновил». Изучение документов партнерства, всех последних дел, которые вели убитые юристы, допросы людей, обратившихся за помощью, беседы с родственниками и знакомыми жертв — все это пока не добавило принципиальной, существенной информации, не дало ниточки, за которую стоило бы всерьез потянуть, ухватившись за нее дружно, как за канат. А чтобы проверять все безумные версии Паши, не хватило бы и целого батальона оперов и следователей.

В понедельник появилась Марьяна. Тяжелая ангина измочалила ее основательно. Заметно похудела, щеки бледные, глаза еще более «тухлые», чем бывали у нее обычно в минуты мучительных раздумий о судьбах следствия.

После докладов двух оперативников, приданных следственной бригаде, — докладов, в очередной раз абсолютно не давших повода для оптимизма, — они остались втроем, и под потолком кудринского кабинета повисла тягостная пауза.

— Ну, что мы имеем? — по обыкновению произнес Андрей Иванович, вполне безнадежно уставясь на Марьяну. — Павел говорил, что держал вас в курсе. Я не беспокоил…

— Все нормально, Андрей Иванович, я оклемалась и владею информацией. С позволения сказать, думала всю эту неделю, когда здоровье позволяло мозгами шевелить. Простите, если буду излагать, как говориться, по бреду, более стройно пока не получится. Так вот… Двум жертвам, Голышевой и Лейкинду, прислали приветы с того света. Обратим внимание: по мнению эксперта, их писали или, если угодно, рисовали разные люди. Голышевой — женщина, а Лейкинду, как Паша мне передал, лицо неустановленного пола — Базилич, эксперт наш бесценный, затрудняется… Но писал уже другой автор, что важно. Далее… Первая записка, из почтового ящика, выдержана, скажем так, в лирико-ироническом ключе, с философско-мистическим подтекстом. «Навеки твой. Миклуха»! В подтексте еще и горечь слышится, досада, злобная мстительность, если вспомнить, какую посылку записочка сопровождала.

— Да, такое не забудешь! — вставил Паша, словно физически испытав еще раз это брезгливое, мерзкое ощущение.

— Короче говоря, градус самой фразы очень высокий, она внутренне эмоциональна и в чем-то истерична. Я убеждена, что Базилич прав. Ее писала женщина. Притом «женщина за гранью нервного срыва», перефразируя название замечательного испанского фильма режиссера Альмодовара.

Паша, у которого с высоким киноискусством отношения с юности не заладились, посмотрел на Марьяну с нескрываемым уважением.

— Далее… Вторую записку скорее писал мужчина. Жестко, прагматично по сути, категорично, полностью соответствует конкретной ситуации с денежным долгом.

— А кто, собственно, сомневался, что мужчина? — изумленно произнес Кудрин. — Более того, убийца и писал, как я понимаю.

— Не факт, Андрей Иванович, не факт! — возразила Залесская. — Во всяком случае, рукой мужчины-убийцы могла, фигурально выражаясь, водить та же женщина. Я проклинаю себя за то, что не расспросила у Голышевой про ее предшественницу. Или предшественниц. А вдруг она что-то знала, слышала о них, но промолчала. У меня стойкое ощущение, что в случае с Голышевой мы имеем дело с местью. С женской, на почве ревности, или иной жестокой обиды. Но почему тогда убийца этого несчастного Лейкинда, банально ограбив его на миллион, оставил такого же типа послание, от того же потустороннего адресата? Я себе отвечаю на этот вопрос так: либо ему надиктовано, либо он писал по собственной инициативе, как бы в подражание первой записке. При обоих вариантах предлагаю считать аксиомой: эта женщина и этот мужчина, убивающий ребром ладони, знакомы.

— Не факт! — в тон Залесской отрезал Паша. — Убийца залез к Миклачеву с целью ограбления, застал случайно, грохнул его, нашел расписку. Потом известное нам предложение Лейкинду. Но до этого «Александр Васильевич» как-то узнает — а утечка-то вполне возможна: свидетели, болтуны в управлении, слухи! — про записку в почтовом ящике Голышевой. И решает на всякий случай сбить нас с толку, поиграть с нами в загадочный детектив. Он пишет-рисует свое послание от имени покойного, побуждая тебя, Марьяна, искать близкую связь между ним и автором первой бумажки. А на самом деле связи нет.