Продажные твари

Дверь убийца прикрыл за собой, но не запер: меньше звуков. Работа профессионала — никаких сомнений. Деньги пропали, папка, в которой их носил Лейкинд, валялась на полу. Убийца не оставил отпечатков. Оставил только записку. Половинка стандартного листа. Шариковая ручка, печатные буквы: «В РАСЧЕТЕ. МИКЛУХА».

Он вылез с верхнего девятого этажа на чердак, спустился в третий подъезд, который плохо просматривался из машины прикрытия по вине раскидистого клена в зоне наблюдения, и благополучно покинул дом № 22 по улице Независимости. Паша Суздалев со всей своей опергруппой прокололись жутко, по полной программе. Ценой прокола стала жизнь человека.

День Олегу Олеговичу выпал утомительный. Два судебных заседания и оба с присяжными — по делам скандальным, шумным, нервным. Крикливые, нагловатые, изворотливые адвокаты, которых приходилось то и дело осаживать… Бездарные и самоуверенные государственные обвинители, словно диктовавшие присяжным непререкаемый приговор от имени высшей власти… По большей части сонные или тупо безразличные физиономии присяжных, представителей народа, чей вердикт был очевиден Дымкову с первого же дня разбирательства…

Он каждый раз играл сам с собою в полюбившуюся и, надо признаться, весьма прибыльную игру, на пороге процесса предвосхищая вердикт. Но это не могло быть грубо уподоблено слепым ставкам на красное-черное, на чет-нечет. Многолетний опыт, умение «читать» лица и предвидеть реакцию каждого конкретного присяжного на конкретного обвиняемого — в зависимости от его, присяжного, социальной, конфессиональной и профессиональной принадлежности, национальности, от его поведения на суде — позволяли Олегу Олеговичу предсказывать точный расклад с вероятностью девяносто к десяти. Он часто с усмешкой думал о том, что, если бы мог ставить на вердикт присяжных, как на тотализаторе, заработал бы не меньше, чем они с Миклухой получали от заинтересованных лиц.

Собственно, он и ставил частенько на их вердикт. Но иначе. Наводя Миклуху на конкретное дело, он безошибочно определял, когда прозвучит «виновен» и примерно по каким из статей обвинения, если было их несколько. Иногда даже — по каким пунктам…

Разумеется, при таком обвинительном уклоне, который тотально преобладает в судах страны, Дымков не имел оснований строить из себя Кассандру или Нострадамуса и так уж сильно гордиться собою. Но всякое бывает. И статья-то, как правило, не одна. Поэтому дальше — юридическая казуистика при написании приговора, коей Дымков овладел в совершенстве, и арифметика — в том смысле, что ножницы по статьям, по которым подсудимый будет обвинен, почти всегда есть.

Можно «по совокупности» семь лет, а можно всего четыре наскрести.

Можно «строгий режим», а можно и общий.

Можно — на тяжких и особо тяжких! — с тюрьмы начать, а можно помилосердствовать и сразу в лагерь на строгий режим или особый.

Можно учесть рецидив по полной, а можно и гуманней.

Все можно, только осторожно! И все свою цену имеет. Их с Миклухой прейскурант корректировался за эти годы не раз. А как же! Политическая обстановка, веяния сверху, конкретные обстоятельства то есть степень риска, личность преступника, ориентировочные финансовые возможности «интересантов», курс доллара (сперва только в них работали), а потом и евро, инфляция, наконец, — они учитывали все. Дымков озвучивал свои соображения, Миклуха давал четкие коррективы, быстро сходились на цифре и быстро расходились, точнее — разъезжались. И каких — то пять-шесть обломов за все годы да пять-шесть уступок в цене, не принципиальных. И все тип-топ, в лучшем виде… Эх, Миклуха!

Олег Олегович собирался домой, машина ждала. Поднялся с кресла, свежая газета, с утра не пролистанная, уже отправлялась в портфель. Но последняя полоса, резанув глаз, заставила замереть и впериться.

Под рубрикой «Криминальная хроника» Дымков прочел:

«ПАРТНЕРОВ ИСТРЕБЛЯЮТ ПО ОДИНОЧКЕ»