Продажные твари

— Ты же знаешь, многие любят наблюдать за другими или самим собой в сексе, смотреть порно, эротические журналы и прочую хрень. Есть семейные пары или любовники, которые периодически записывают на видео свои или чужие оргии, делают зеркальные потолки и стены. Но Миклуха — особый случай. Он коллекционировал шепоты, шорохи, вздохи, стоны, лепетания женщин, их бессознательные или осознанные просьбы, их откровенный или безотчетный мат в любви, их мольбы, жалобы, мычания, проклятья и, самое главное, Марьяна, их последние крики. Истошный бабский крик, когда кончает, для него был — как сказать? — критерием, он как бы оценки выставлял по баллам, как в школе. У него слух был уникальный и чутье на эти крики, стоны и вопли. Он быстро понимал, чего может добиться от женщины, и быстро, но мягко прекращал отношения, если не видел перспективы. Он прочитывал женщину, вычислял, на что способна ее страсть и возможные проявления этой страсти, потенции. И если видел, что может разбудить в женщине нечто незаурядное по этой части, включал все свое искусство, умение, обаяние, колдовство. Он наши голоса как-то различал по своим тонам, нотам, децибелам, оттенкам… Классифицировал. А любую имитацию ловил сразу. И все — женщина переставала для него существовать, будь она хоть Анджелина Джоли, хоть Мэрилин Монро.

— Постой, Сонечка, как ты поняла? Только честно.

— Ну, не такая уж я умная, хоть и начиталась. Он раскололся на прощание, исповедался, гад. Нет, конечно, говорил, что я особый случай в его жизни, что я его любовь, и со мной все по-другому, поэтому обманывать больше не хочет, все как на духу. Я тогда спросила: «И на каком же я месте в твоей коллекции?» Он ответил, что я его… жемчужина, что такой, как я, не было и, наверно, уже не будет. Что только от моего крика он сам испытывает подлинное и ни с чем не сравнимое удовольствие. Как он сказал, «вселенский оргазм». Но остановить свой поиск он не может, иначе потеряет смысл жизни и умрет. Для него эта коллекция была смыслом жизни. Он копил деньги, чтобы уехать и долго путешествовать по другим странам и искать новые образцы, искать кого-то, кто хотя бы близко подойдет к моим высотам. Так он говорил.

— Он догадался, что ты нашла кассеты?

— Нет, я назад положила незаметно. Я потом поняла, что руки на себя наложу, если не уеду. Я решила сперва в Козловск заскочить, на могилу матери, помолиться в церкви, хоть я и не очень верую, а потом в Москву податься. Но по дороге встретила человека.

— Его?

— Да, Николая. Он меня спас.

— Какой ценой, Соня, какой ценой?

Поездами, автобусами, попутками Кадык добрался под видом слепого до приграничного с Украиной южного городка Дробичи. Там уже рукой подать до коридора. Там тот единственный человек, который, не задавая лишних вопросов, сделает документы и поможет уйти через Украину в Польшу, а дальше Европа. Дальше он затеряется, легализуется и начнет новую жизнь.

Он сделал ставку на то, что в тамбуре его никто с этим здоровым малым, скорее всего ментом, не видел. И звонить тот не стал. Или не успел — Кадык следил. Стало быть, связывать его, слепого, с трупом, валявшимся ночью на платформе станции Поляны, никому в голову не придет. За это Кадык был спокоен и действительно прошел «дистанцию» гладко, сохраняя этот спасительный маскарад.

Другое вытравляло сердце, то и дело муторной волной накатывало и душило. Обида. Жестокая досада и тоска, с которыми не мог он справиться ни за что, как бы себя психологически ни усмирял, какие бы доводы ни проводил. Не припоминал он такого, чтобы усилием воли себя не перебороть.

«Маленькая подлая мразь, расчетливая, корыстная, циничная, предавшая… любимая девочка, маленькая теплая девочка, доверчиво обнимающая за шею, стонущая в любви так, как никто не стонал и не плакал у меня в руках, сука, сука, тварь, я ее больше не увижу, ее никогда не будет у меня…»

У патологоанатома причина Пашиной смерти ни малейших сомнений не вызвала. Остановка сердца, катастрофическая фибрилляция желудочков вследствие острой аритмии. Почему? А почему такие молодые, сильные, накачанные, спортивные мужчины в одночасье отдают Богу душу? Вот у Бога и надо спросить…

Первые три-пять минут ему можно было помочь, хотя бы сильным ритмичным сдавливанием грудной клетки. Шанс. Но бедный Паша полчаса валялся в грязи на платформе, принимаемый за пьяного. И хотя одет был прилично, никому даже в голову не пришло его спасать. Да и кому: в тот поздний час на маленькой станции Поляны пассажиров в сторону Торовска было раз-два и обчелся. Потому и не обшмонали. На него обратили внимание, лишь когда поезд из Торовска подошел к противоположной платформе и местный житель перелез на противоположный перрон.