Проделки близнецов

— Вот глупая скотина! — весьма неласково приветствует его хозяин. — Не узнает свою лучшую подругу! И всего только месяц ее не было. А люди вечно твердят, да еще как высокопарно, о безошибочном инстинкте животных!

Зато Лоттхен думает: «Какое счастье, что надворные советники не так умны, как Пеперль!»

Господин капельмейстер с дочкой, нагруженные подарками, с чемоданом, куклой и пляжной сумкой, добрались наконец до дома на Ротентурмштрассе. Рези, экономка Пальфи, просто сама не своя от радости. Но Лотта знает от Луизы, что Рези — натура неискренняя и все ее ахи и охи — сплошное притворство. Отец, конечно же, ничего не замечает. Мужчины вообще очень ненаблюдательны!

Господин капельмейстер достает из бумажника билет и вручает дочке:

— Сегодня вечером я дирижирую оперой Хумпердинка «Гензель и Гретель». Рези отвезет тебя в театр и после спектакля заедет за тобой!

Лотта просияла.

— О! А я со своего места тебя увижу?

— Разумеется!

— А ты хоть разок на меня глянешь?

— Безусловно.

— А когда ты посмотришь на меня, могу я чуть-чуть помахать тебе?

— Я даже помашу тебе в ответ, Луизерль!

И тут звонит телефон. В трубке женский голос. Отец отвечает как-то односложно. Но положив трубку, вдруг начинает спешить. Ему, мол, надо еще несколько часов побыть одному, да, он сочиняет музыку. Ведь он, в конце концов не только дирижер, но еще и композитор. А сочинять музыку дома он не может. Нет, для этой цели у него есть ателье на Кэрнтнерринг. Итак…

— Завтра днем встретимся в «Империале»!

— Значит, я могу помахать тебе в театре?

— Разумеется, детка! Почему бы и нет?

Поцелуй в серьезный детский лобик! Шляпу на красивую композиторскую голову! И дверь захлопывается.

Девочка медленно подходит к отцу, с грустью думая о жизни. Маме нельзя работать дома. А отец не может работать дома.

Трудно с родителями!

Но так как Лотта, не в последнюю очередь благодаря материнскому воспитанию, особа весьма решительная и практичная, то, быстро выйдя из задумчивости и вооружившись маленькой тетрадкой с Луизиными указаниями, она начинает систематически, комната за комнатой, обследовать красивую квартиру в духе старой Вены.

Закончив свой маршрут, она по старой привычке усаживается за кухонный стол и начинает проверять записи и цифры в домашней книге расходов. При этом у нее возникает странное чувство. Во-первых, Рези, экономка, почти на каждой странице ошибается в подсчетах, а во-вторых, всякий раз ошибается в свою пользу!

— Это что еще за дела? — в дверях кухни появляется Рези.

— Я проверила твои счета, — ответила Лотта тихо, но твердо.

— Это что за новая мода? — злобно интересуется Рези. — Считать надо там, где положено, в школе!

— Я теперь всегда буду тебя проверять, — мягко сообщает Лотта, вскакивая со стула. — Мы учимся в школе, но ведь не для школы — так говорит наша учительница. — И Лотта с важным видом покидает кухню.

Рези ошалело смотрит ей вслед.

Дорогие мои читательницы и читатели, большие и маленькие! Теперь, я полагаю (не без некоторого страха), что настало, наконец, время рассказать немного о родителях Лотты и Луизы, обо всем, что в свое время привело их к разводу. Должно быть, в этом месте какой-нибудь взрослый, заглянув вам через плечо, воскликнет: «Ох уж этот писатель! И как он только может, прости Господи, рассказывать подобные вещи детям!» Но вы тогда прочтите ему следующее:

Когда Ширли Темпл[1] была совсем маленькой, лет семи-восьми, она уже прославилась на весь свет как кинозвезда, и фирмы зарабатывали на ней миллионы долларов. Но когда Ширли захотелось пойти с матерью в кино на фильм с Ширли Темпл, ее туда не пустили. Она, видите ли, слишком мала. А это, видите ли, запрещено. Ей можно было только сниматься в фильмах. Это-то разрешалось. Для этого она была достаточно большой.

Если взрослый, заглянувший вам через плечо, не поймет, как этот пример с Ширли Темпл связан с родителями Луизы и Лотты и с их разводом, тогда передайте ему от меня пламенный привет и скажите от моего имени, что на свете есть очень много разведенных родителей, и очень много детей, которые от этого страдают! Однако, есть очень много и других детей, которые, наоборот, страдают от того, что их родители не разводятся! И если все-таки предположить, что дети все равно страдают, в любом случае, то надо быть какими-то уж чрезмерно деликатными, а вернее всего попросту ненормальными людьми, чтобы не говорить с детьми обо всем этом в доступной и вразумительной форме!

Итак, господин капельмейстер Людвиг Пальфи — артист, человек искусства, а люди искусства, как известно, странные существа! Он, правда, не носит ни широкополой калабрийской шляпы, ни развевающихся галстуков, напротив, он одевается весьма чинно, чисто и, можно сказать, элегантно.