Как только его не стало, в замке поселилась обворожительная женщина. Когда дядюшка-казначей оставил ей замок в наследство в 1786 году, мадам де ля Бриш решила отметить это событие. Будучи, по словам знакомых, «лучшей хозяйкой в стране», она решила, что на ее новых землях каждый должен насладиться устроенным ею празднеством. Даже крестьяне, причем в числе первых! Конечно, великие идеи свободы, особенно идеи Жан-Жака Руссо к тому времени уже были провозглашены, но нельзя с уверенностью сказать, что мадам де ля Бриш находилась под их влиянием. Она, разумеется, испытывала симпатию к селянам и сохранила ее на всю свою жизнь, хотя злые языки утверждали, что урожденной мадемуазель Прево[45]
перенять королевский вкус и снобизм неоткуда. На что мадам де ля Бриш вполне могла бы ответить злым сплетникам, что и королева Мария-Антуанетта тоже любила сельскую жизнь и цветы, причем, может быть, еще в большей степени, чем мадам де ля Бриш.Как бы то ни было, люди в ее владениях имели возможность увидеть красивейший праздник в своей жизни. «Любовь к моим крестьянам, желание сделать их счастливыми доставляли мне душевную радость. Я устраивала праздники для обитателей моих земель, и они приняли меня очень доброжелательно», – написала она потом в своих «Мемуарах». А вот еще: «В аллеях парка были расставлены большие столы, на них – большие блюда с пирожными, пряниками и вином. Играли скрипки, начались танцы. И все это – ради веселья и ощущения счастья всех этих добрых людей». Потом праздники стали повторяться, сколько для ее собственного удовольствия, столько и с целью следовать руссоистской моде той эпохи. Кстати, по мужу она была родственницей мадам д’Удето, к которой женевский философ пылал весьма сильной страстью.
По всей видимости, ей были признательны и в окрестностях Арпажона: когда пришла революция, у мадам де ля Бриш и ее дочери не было никаких неприятностей. Все обошлось для них самым наилучшим образом, им даже не пришлось эмигрировать, а потом с приходом империи все встало на свои места, разве что с одним светским добавлением: нужно было выдать замуж дочерей. Старшая, Алексис-Шарлотта-Жозефина-Мария, вышла за префекта депатрамента Кот-д’Ор (в 1808 году) Матье-Луи Моле, принадлежавшего по отцовской линии к высшей парламентской знати, а по матери – к Ламуаньонам.
Ожидая, когда благодаря определенным политическим пертурбациям ему достанется должность министра морского флота при Людовике XVIII, потом – министра иностранных дел… и даже премьер-министра при Луи-Филиппе, Матье Моле нередко обманывал свою жену, находившую утешение в увлечении театром и постоянно посещавшую его в обществе матери или же занимавшуюся постановками небольших пьес на сцене в Маре. В салоне мадам де ля Бриш, как в Париже, так и в Маре, никогда не было скучно. Хозяйка стремилась, чтобы все в ее доме чувствовали себя хорошо, и позднее одна из ее лучших подруг, герцогиня де Майе, отдала должное ее гостеприимству, написав в мае 1824 года следующее: «Вчера я вернулась из Маре, где провела восемь дней в гостях у мадам де ля Бриш, замечательной женщины, умеющей жить легко более, чем кто-либо из всех, кого я знаю; она всегда занята другими и ничего не требует для себя – в гостях у нее просто чудесно».
А несколькими годами раньше (13 февраля 1820 года) мадам де ля Бриш даже удалось войти в историю. В тот вечер у нее проходил бал. Для разнообразия – крестьянский бал: «Там были волынки, мужчины в колпаках и женщины в крестьянских чепчиках». «Я вспоминаю большого месье д’Оденарда, переодетого в ребенка с подушечкой на голове, и месье де Мюна в костюме кормилицы. Я, – пишет мадам де Майе, – была в черном домино и очень увлеклась, интригуя мадам де Кастеллан, когда у дверей вдруг послышался шум. Мадам Эжен д’Асторг упала в обморок. Приехали за принцем Фердинандом де Леоном, первым шталмейстером герцога Беррийского. По залу пробежал шум: герцога Беррийского только что убили на выходе из Оперы…» В тот вечер бал закончился внезапно.
После смерти мадам де ля Бриш (в 1844 году) вереница женщин – владелиц Маре не прервалась. Сначала Маре перешел к графине Моле, потом – к ее дочери, мадам де ля Ферте-Мён, наконец – к ее племяннице, герцогине де Ноай. Так над крышами Маре пролетел XIX век.
В 1899 году здесь появилась необычная пара, приехавшая в шикарнейшей карете: маленький господин, светловолосый, розовый, улыбчивый, очень элегантный, дерзкий, как паж, и смелый, как странствующий рыцарь, и маленькая брюнетка, немного полноватая, но восхитительно одетая. Это были граф Бонифас де Кастеллан[46]
и его юная супруга Анна Гулд.