— Это, брат, уже твое дело! Впрочем, скажу тебе, на моих товарищей нынешнюю ночь не надейся, помочь тебе им невозможно, а один ты не сладишь; за тобой будет погоня: как же ты ускачешь от нее? Дело другое — когда много; все ударят врознь и погоня не отыщет тебя.
Заря потухла. Ночь воцарилась и темной пеленой накрыла поля. Совершив пятый намаз, черкесы утолили голодные желудки кто чем мог. Али-Карсису и Пшемафу достали вяленой баранины. Окончив трапезу, карамзада, отойдя в сторону, долго объяснялся с одним из разбойников; потом велел подать коня, закинул на спину винтовку и в сопровождении Пшемафа, прибывшего гонца и двух неотлучных товарищей выехал из камышей. Проводник ехал впереди, за ним шагах в десяти Али-Карсис, за Али-Карсисом Пшемаф, два другие заключали поезд. Они ехали без дороги, молча и озираясь на все стороны; вскоре вдали послышался лай собак; деревня была недалеко,—и вот перед ними очутились запертые ворота. Передний всадник обменял несколько слов со сторожем и дебелые врата деревни растворились. Они ехали по улицам в том же порядке* но уже не безмолвно, а разговаривая или напевая песню; проводник приветствовал шуткой всех, кто попадался навстречу; наконец весь поезд повернул на двор. Раздался лай собак; несколько человек выбежало из дому — одни унимали их; другие замыкали ворота. Наши всадники, подъехав к столбу* среди двора, слезли с коней. Али-Карсис с телохранителем вошел в кунакскую**, прочие остались при лошадях.
* У черкесов среди двора, у кладбищ или ключей, известных добротою воды, всегда находятся столбы для привязывания коней: это врытое дерево, с которого срывается кора и оставляются толстые сучья, дабы удобно было к ним привязывать лошадей.
Один из черкесов подошел к гостям и спросил насмешливо: не к собакам ли они приехали, что стоят на дворе? «Не к собакам,—отвечали приезжие, но от собак бережем лошадей и седла». Черкес, обидясь, спросил, не думают ли они, что заехали к ворам. «Не к ворам,— отвечали гости.—Но можешь ли поручиться, что на соседственном дворе нет воров?» Черкес отошел прочь, пробормотав сквозь зубы: «Делайте, как хотите!»
Али-Карсис был радушно принят в кунакской. После обычных приветствий он спросил:
— Зачем наказывал ты мне непременно приехать? Что тебе надобно?
— Собственно мне ничего не нужно,— отвечал хозяин,— но вот, мой гость (указывая на человека средних лет, сидевшего у пылающего камина), убыхский* армянин, имеет надобность в тебе: из Стамбула прибыли чектирмы**, а груза у него мало, между тем цены высоки: пришлось тебя просить достать пленных.
— Вот и очень кстати!—сказал Али-Карсис.—У меня есть два мальчика, белые и свежие, словно кровь с молоком, да одна девочка, правда, еще мала —не узнаешь, что выйдет! Впрочем, должна быть хорошей породы —кожа нежная, глаза большие, лоб открытый. Но подожди, кунак: на днях у меня будет из чего, выбрать, только не скупись твой гость; пускай он скажет, что ему нужно, мужского или женского пола, малого или большого возраста и роста?
Покуда в кунакской шел торг, на дворе все было тихо и темно. Один из жителей, пользуясь темнотой ночи, подкрался неприметно к приезжему черкесу, последний дернул Пшемафа за полу, и втроем они вышли со двора.
Жилище владельца было окружено высоким плетнем, за жилыми строениями находился пространный скотный двор, куда на ночь загонялись упряжные волы, коровы, телята и несколько овец, обреченных на съедение в случае приезда гостей. В одном из домиков, которые находились в части двора, посвященного женщинам и всему вообще хозяйству, горел жирник на камине; в камине тлелось несколько головешек; дверь и ставни были заперты. К стене, против камина, стояли огромные сундуки, испещренные жестью, медью и разукрашенным железом. Над ними находилось несколько рядов полок, на которых лежали в порядке сложенные ковры, войлоки, тюфяки, перины, подушки разной величины, продолговатые и круглые, стеганые теплые одеяла и холодные шелковые и ситцевые.
* Горное племя, примыкающее к Черному морю,
* Турецкие круглодонные небольшие корабли.