Продолжая нахваливать профессора, Лика уверенно шагала по бесконечным коридорам, мы то спускались на этаж, то поднимались вверх, без сопровождающего я бы точно запутался. В больнице неприятно пахло лекарствами, дезинфекцией и чем-то кислым, у меня внезапно заболела голова, да еще Лика не закрывала рта.
– Петр Федорович детей с того света вытаскивает! И никогда различий между ними не делает! Вот вчера побродяжку с вокзала притащили! Ужас! Кому он нужен! А профессор около мальчика четыре часа провел! Про еду забыл! Он такой ответственный, про себя не помнит! Не поест вовремя, чаю не попьет!
– Видно, вы его любите, – пытаясь справиться с мигренью, сказал я.
– Очень! – с жаром воскликнула Лика, потом добавила: – Только глупости не подумайте! Петра Федоровича весь персонал обожает, он уже старый, тут ничего личного, понимаете?
– Да, – стараясь не дышать, ответил я. – И Зинаида его тоже любила?
– Кто? – чуть сбавила шаг Лика.
– Пресс-секретарь больницы, – пояснил я. – Это она меня в клинику зазвала, к сожалению, женщина недавно погибла.
– Вы о ком? – поразилась медсестра.
– О Зинаиде Семеновне, – терпеливо повторил я, – вашей сотруднице, она представляла журналистам больницу. Увы, не так давно пресс-секретарь попала под машину.
– Первый раз о ней слышу, – затрясла головой Лика. – Хотя у нас хирургия, может, эта ваша Зинаида в административном корпусе сидела? Знаете, тут много нахлебников, ни фига не делают, а зарплату получают!
– В больнице есть лентяи?
Лика оглянулась.
– Вы же напишете правду?
– Постараюсь.
– Петр Федорович ее не скажет!
– Он лжец?
– Ой! Нет, конечно, – возразила Лика, – Мясоедов святой!
– Так уж прямо и без недостатков! – подначил я девушку.
– Абсолютно! – с жаром воскликнула та. – Ну разве что…
– Что? – улыбнулся я.
Лика засмеялась:
– Петр Федорович ребенок, он ничего не выбрасывает, даже конфетные фантики. Угостит его кто, он съест шоколадку, а обертку в коробочку прячет! Все хранит! У него кабинет на музей похож! Один раз Неля у него прибрать решила. Мясоедов в отпуск ушел, а Самойленкова часть его, как ей показалось, ненужных бумажек выбросила. Представляете, он это заметил! Так расстроился.
Фамилия Самойленкова показалась мне знакомой, но Ликино тарахтение мешало сосредоточиться.
– Петр Федорович Неле ничего не сказал, но было понятно, как он расстроен. Он никогда людей не ругает, если по работе не накосячили, и не понимает, что кое-кто его использует. Есть у нас такие кадры! Ничего не соображают, аппендицит от туберкулеза не отличат. Такие перцы! Та же Неля. Я вам о ней потом расскажу! Ловко она спецпалатами рулит! Мясоедова обманывает!
– Какими палатами? – переспросил я.
Лика округлила глаза.
– Я вас покараулю и все-все объясню! Напишите правду про Нельку, ее от нас уберут! Ишь устроилась! Два дня тут консультирует, а всех строит! Мы пришли, вам сюда.
Лика распахнула большую, неожиданно темную для больницы дверь и заорала, как глашатай на базарной площади в воскресный день:
– Петр Федорович! Я привела журналиста!
Полный мужчина, сидевший за большим письменным столом, уронил очки, потом вежливо сказал:
– Спасибо, Лика, попроси, пожалуйста, чтобы нам принесли чаю, или вы желаете пообедать? Только скажите, еду доставят из столовой, у нас хороший повар.
– Благодарю, но я не голоден, – улыбнулся я, – вот от чая не откажусь.
– Присаживайтесь, – радушно предложил Петр Федорович, – устраивайтесь, где поудобней. У меня тут слегка захламлено, надо бы порядок навести, но выбросить ничего не могу, это же память.
Я сел в кресло и невольно вздохнул. Рабочая комната Мясоедова похожа на жилище Плюшкина. И если присутствие огромного количества книг на полках и фотографий пациентов с благодарственными надписями, развешанных на стенах, вполне оправданно, то как объяснить наличие катушек ниток, аккуратно сложенных пластиковых пакетов, поломанных чайных ложек, спичечных коробков, разномастных пачек сигарет, тупых карандашей, гор ластиков. А вот и коробочка, заполненная фантиками!
– Ну, голубчик, – потер руки Мясоедов, – ваш редактор звонил мне, просил незамедлительно встретиться с корреспондентом, который хочет писать материал о нашей клинике.
Я кивнул. Каюсь, я прикинулся редакционным начальством и был немало удивлен, когда Мясоедов согласился на интервью.
– Через три месяца клиника отметит свое пятидесятилетие, – сказал Петр Федорович, – конечно, хочется, чтобы пресса сообщила о наших людях!
Удивление прошло. Вот в чем дело! Впереди юбилей! Теперь понятно, отчего Петр Федорович сразу решил принять журналиста!
– Мы тут подготовили для корреспондентов справочку, – сказал хирург, – вот, держите. Здесь все: цифры, достижения, имена сотрудников. Полная информация!
– Спасибо, но хочется услышать еще несколько историй, – решил я хватать быка за рога, – и не все у вас, наверное, прекрасно!
– Вы о чем? – заморгал Мясоедов.
– Иногда ведь больные умирают?