Продюсер

— Ты чего? С дуба рухнул? Ты чего делить собрался? Мою станцию? А вот хрен тебе по всей морде! — и Ротман сделал неприличный жест рукой, отмерив половину длины руки, до локтя.

Фрост хотел вспылить, но взял себя в руки. Он знал и много раз страдал от того, что Роман Ротман был настоящим трамвайным хамом и мог обругать кого угодно. Сейчас было не время ссориться. Можно отомстить по-другому и в другое время. Корней, как, впрочем, и сам Ротман, прекрасно отработал такие приемы — и не раз. Они натравливали друг на друга и налоговиков, и ментов, и бандитов и, в конечном счете, отмазывались, пусть и неся существенные денежные издержки. Таковы были законы этого мира.

Сейчас можно было изменить кое-какие условия, и, что главное, с очень значительной выгодой для себя. Но разговор за диетическим столом не клеился, и Фросту пришлось даже прибегать к наглядному примеру:

— Ты видел эту новую программу с этим… адвокатом Павловым?

— Это «На троих», что ли?

— Ну да, «Треугольник мнений». Так даже непримиримые политики и то у него договариваются. Зюганов, Жириновский, Митрохин. Видел?

Ротман высокомерно хмыкнул:

— Ну, видел! Так то ж политики, все они — беспринципные клоуны, а мы — благородное купечество. У нас принципы есть.

— Тем более, Рома, — не отступал Фрост, — наш принцип: «Живи сам и дай жить другим!» Так ведь?

— Вроде того. Только мне твои принципы, товарищ Фрост, до одного места!

Фрост закусил губу.

— Почему же?

— Что-то ты слишком ласково поешь, Корней, — издевательски ухмыльнулся Ротман, — уж не ты ли Шлица… того… заказал? А? Может, с повинной? Чистосердечное признание, знаешь, смягчает наказание. Ха-ха-ха!

Ротман заржал, и Фрост вспыхнул и еще крепче стиснул зубы. Поссориться и расстаться на такой ноте стало бы непростительной стратегической ошибкой. Нужно было отбить эти хамские нападки. Корней улыбнулся и тоже засмеялся:

— Ха-ха-ха. Рома, ты в своем репертуаре. Только, знаешь, мне как-то вспомнилась тут одна история. Когда у тебя были скачки твои? «Романтик-дерби»? Месяца полтора назад?

— Ну, где-то так. Даже два, — еще не понимая подвоха, подтвердил Роман. Он отличался не только хамским поведением, но и некоторой туповатостью.

— Вот именно. Помнится, ты с Иосифом что-то там заспорил, — ласково улыбнулся Фрост. — Я ничего не путаю? Вроде как это он кричал, что ты жулик, ставишь на купленных жокеев. С лошадьми мухлюешь… Так, кажется?

— Не помню я ничего такого! — зло огрызнулся Роман.

Он был абсолютно уверен, что конфликт из-за крупного проигрыша Шлица в ставке на лошадь, которую прямо перед стартом незаметно напоили водой по указанию Романа, остался тайной для окружающих. Теперь он судорожно соображал, кто бы мог услышать претензии Шлица. Они стояли лицом к лицу, а говорили хоть и резко, но вполголоса, и вообще, как правило, такие конфликты между заядлыми игроками не становятся достоянием общественности.

Ротман и представить не мог, что накануне специалисты по технологиям тайного съема информации установили во всех ложах уникальную аппаратуру и в течение нескольких часов записывали все переговоры VIP-гостей, пришедших на традиционно проводимые ими ежегодные скачки. Дубликат всех разговоров лег на стол Фроста этим же вечером. Там было — помимо ссоры Шлица и Ротмана — много и других не менее интересных сведений. Например, на какие счета и в каком размере шли откаты по тендерам на строительство северного нефтепровода. А также о новых любовницах ставшего появляться во всех тусовочных местах помощника премьер-министра.

Боялся почитать Фрост только записи из ложи первой леди. Уничтожать не стал, а лишь запечатал в конверт и убрал в сейф — от греха подальше. Он давно уже использовал все подобные мероприятия для сбора компромата и получения закрытой информации о нужных ему людях. Он вообще искренне считал, что шоу-бизнес, телевидение, радио, мода и прочие развлечения — это наживка для лохов и отличный инструмент для выстраивания гораздо более сложной модели бизнеса. Той самой, которая называется Большая Политика. И сейчас как нельзя кстати пришлась полученная совсем недавно информация на Ротмана, который теперь бледнел и зеленел от страха перед обвинением в убийстве Иосифа Шлица. Он тяжко сглотнул:

— Корней, ты чего, серьезно? Ты меня что, подозреваешь?

— Я? Я-то, возможно, и нет… а вот этот Агушкин-Пиндюшкин точно тебя закроет. — Фрост старался быть максимально серьезным и этим загонял Ротмана в полный тупик. И тот дрогнул:

— Э-э-э. Корней, ты не спеши. Сам пойми, мало ли чего не сболтнешь сгоряча…

— Ну-ну… сгоряча, говоришь? Как ты там его назвал? Помнишь?