Продюсер

Агушин бессильно выругался. В кои-то веки он решил поспать чуть подольше. Обычно вставал в пять тридцать утра, а сегодня нежился аж до без пятнадцати семь. Он считал, что убийство почти раскрыто, и осталось совсем немного — получить санкцию генерального прокурора и подготовить бумаги для суда. Он, естественно, представлял себе, какие могут возникнуть трудности при рассмотрении ходатайства об аресте в суде. Однако арестовать человека даже с учетом новой процедуры — через суд — все равно было несложным делом. Требовалось чуть больше нарисовать бумаг, а еще лучше подкрепить их оперативной информацией. Подкинуть пару справок от «смежников» о том, что клиент уже запаковал чемоданчики и готов к отлету. Даже справки из МИДа или МВД о наличии заграничного паспорта было достаточно, чтобы обоснованно подозревать человека в подготовке побега за границу.

Следователи сами над этим смеялись, ибо доходило до полного абсурда. Если человек часто ездил за границу, о чем красноречиво говорили яркие пограничные штампы в конце паспорта, то его автоматически признавали потенциальным беглецом, да еще и с большим опытом. Если же человек имел абсолютно пустой паспорт, полученный просто «на всякий случай», хотя он им даже ни разу не воспользовался, то, с точки зрения следствия и спецслужб, он был еще опаснее. Рассматривался такой коварный тип как лицо, сделавшее отчаянные шаги, направленные исключительно против правосудия и следствия, и получившее этот загранпаспорт специально ради побега.

На первый взгляд выходило, что свобода внутри страны требует пожертвовать свободой внешней. Но даже предложения сдать заграничный паспорт не впечатляли мудрых судей и расценивались как циничные попытки избежать законного преследования.

В ситуации с Фарфоровым все было несколько сложнее: суд мог вполне попасть под его артистическое обаяние и отказать в аресте истинно народного артиста. Агушин думал над этим и готовился представить самые весомые доказательства того, что именно Кирилл Фарфоров является главным подозреваемым в деле Шлица.

— Куда он исчез? Вы что несете?

— Рано утром проверили квартиру. Его там нет. Даже не ночевал.

Агушин непонимающе поднял брови:

— А почему вчера вечером докладывали, что он дома, песни поет? Кто лажанулся?

— Геннадий Дмитриевич, то-то и оно, что пел. Всю ночь песни неслись. Он, оказывается, поставил фонограмму без музыки. Как это называется? Акупилла, кажется?

— А капелла, болваны! Дальше! Я хочу знать, кто лажанулся?! Конкретно!

— Да как скажешь, кто?! Там всю ночь толпа фанатов дежурила под окнами. Палатки поставили, костер жгли, да еще и орали: «Кира-Кира!» Мы и не могли сунуться к нему. Были уверены, что это он для них поет. Саныч сообразил, когда часа в три третий раз он запел ту же песню. Как это? «Я и не знал»… и чего-то там еще про любовь. Мы и поняли, что «кукла»!

— Раньше соображать надо было! Где теперь его искать?

На самом деле чего-то подобного Агушин от Фарфорова и ожидал — Кирилл отличался широчайшими вокальными и интеллектуальными способностями. Не все знали, что этот яркий Орфей отечественной эстрады школу закончил с золотой медалью, а консерваторию с красным дипломом. Многие «звезды» вообще не утруждали себя учебой, рассчитывая продержаться на одном-двух хитах всю сценическую жизнь. И выходило ведь, благодаря абсолютной всеядности и невзыскательности потребителя. Но Фарфоров был иным; он знал, что такое настоящее шоу, и мог бы сделать его даже из собственного суда. Агушин так и видел, как судьи, а это по большей части женщины, будут слушать сладкоголосого соловья и таять от жгучих взглядов огромных цыганских глаз.

Агушин мог прижать изворотливого и талантливого певца только самым главным аргументом — прямыми показаниями. Он видел в своем воображении и эту сцену. Ровно в тот момент, когда они готовы будут оправдать его по всем статьям и отпустить к фанатам, встанет старший следователь по особо важным делам генерал-майор юстиции Агушин Г. Д. и пригвоздит убийцу:

— Прошу внимания, товарищи судьи! Фарфоров должен быть арестован, потому что его опознал как убийцу сам погибший Шлиц!

— Как? Как? Почему? Как это возможно? Не может быть! — закричат фарфоровские подпевалы и поклонники. Даже судьи, заколдованные им, возмутятся.

Тут-то Агушин и достанет и выложит показания двух свидетельниц последних слов продюсера Иосифа Шлица. И станут эти несвязные на первый взгляд «фа-фо-фу-уф» фамилией убийцы. А для наглядности предложит следователь набрать всем по чуть-чуть в рот воды. А потом произнести фамилию злоумышленника с полным ртом. Так же, как пытался Шлиц. А сам скажет:

— Прошу тишины, господа! Журналисты, включите свои камеры и диктофоны. Смотрите и слушайте. А теперь говорите!

И тогда весь зал наполнится торжествующей истиной. И зазвучит от каждого присутствующего:

— Фа-ф-фо-фоф! Фаф-фо-фоф! Фарфоров! Фарфоров!! Фарфороф!!!

Агушин тряхнул головой — это его возвратил к реальности настойчивый крик опера в трубке:

— Эй! Дмитрич, вы куда пропали? Алло, алло! Ответьте!