Продюсер

Брови Медянской поползли вверх.

— Как же это может быть? Ведь артист сам никогда и никуда не пробьется.

Виктория полагала, что знает о мире шоу-бизнеса благодаря своим двум замужествам практически все и разбирается в базовых понятиях получше иных продюсеров. Как образовывается прибавочная стоимость и кто кого кормит, она понимала прекрасно. Но, оказывается, все было не так просто…

Айя, чувствуя, что ее не понимают, поморщилась.

— В том-то и дело, Виктория Станиславовна, что пробиваются талантливые. И именно они дают возможность на них заработать пять-десять процентов продюсеру как агенту.

— Пятьдесят? Ну, это и у нас присутствует.

Виктория даже не удивилась. Всем талантливым певцам после пятилетней отработки вложений Иосиф тоже давал от тридцати до пятидесяти процентов. Ему самому, понятное дело, оставалось от пятидесяти до семидесяти…

Айя слегка хмыкнула:

— Нет. Вы не поняли. Не пятьдесят, а от пяти до десяти процентов. Вот так-то.

Настроение у Медянской совсем упало. Какой все же кошмар! А она-то думала…

— Послушай, Айя, я не против, чтобы ты получала и пятьдесят и шестьдесят, — она затянулась погасшей сигаретой и закашлялась, — но мне сейчас очень тяжело. Прежде всего морально. Я ведь не продюсера потеряла, как ты и Клим. Я мужа схоронила.

Айя сочувственно вздохнула, но Медянской еще было на что пожаловаться.

— А мне теперь еще и вашими контрактами заниматься надо. Как мне все это охватить? Я не понимаю! Никто не объяснит толком. Митя обещал помочь и пропал снова куда-то. Ты только вопросы задаешь. Клим вообще не отвечает. Эти так называемые друзья кланяются, обнимают, целуют, а сами пуговицы откусывают и задушить готовы в объятиях. Я ничего не понимаю, Айя! Ни-че-го!

Айя погрустнела.

— Простите, но я правду пыталась вам сказать. Боюсь я таких мероприятий.

— А как же ты раньше из всего этого выкручивалась? — Медянская удивилась.

— Раньше всегда Иосиф Давыдович меня курировал. Он либо заранее встречался и все проговаривал, либо приезжал под конец выступления и просто меня сам уводил. Иначе давно бы меня уже разорвали.

Айя тяжко вздохнула. Ей катастрофически не хватало человека, который заменил ей отца, вывел в эстраду. Собственно, Шлиц и заставил ее учиться вокалу, нанял самых лучших учителей, научил не относиться к эстраде легкомысленно и работать, работать, работать. Это был главный принцип Иосифа Шлица, которому его научил отец — с малых лет. Все твердил: «Сынок, терпение и труд все перетрут!» Этот урок Иосиф не только усвоил сам, но и учил ему всех своих воспитанников.

— Знаешь что, Айя, давай не будем меряться, кому больше Иосифа недостает, — вдруг ожесточилась Медянская. — Мне так тоскливо, что выть хочется. Без Иосифа я в вакууме! Понимаешь, в безвоздушном пространстве. Не живу, не дышу, не работаю. Ты езжай, отработай концерт. Никто тебя там не съест. Если что, прилепись к кому-нибудь из наших. Наверняка будет там еще кто-то из «конвейеристов». Вернешься, тогда все и обсудим. Все, с богом! Айя, мне некогда, целую! Пока.

— До свидания…

Айя не успела толком попрощаться, как Виктория бросила трубку телефона. Она ждала Митю с деньгами, а его все не было. Вместо выручки от концертов и выступлений певцы все как один стали качать права и прикидываться дурачками и дурочками. Ей нужно было срочно каким-то образом брать управление проектами в свои руки. Но она не знала как. А главное, имела самое смутное понятие о тех проектах, которые вел Иосиф Шлиц.

«Гоголефф»

— Гарик Ованесович, доставили кадра. Куда его?

— Да вы что, парни? Он же не посылка и не мешок с картошкой. Уважаемый человек. Генеральный директор большого продюсерского холдинга. Проходите, Дмитрий!

Гарик Бестофф говорил быстро и отчетливо, но при этом даже не пошевелился. Как сидел, развалившись в глубоком бархатном кресле, так и остался. Он курил длинную сигару и запивал ее дорогим виски. Оперативник подтолкнул вперед Фадеева и, хлопнув дверью и забрав пакет с деньгами с собой, вышел. Митя же пока оценивал ситуацию.

Гарика он знал — несколько раз вместе с Иосифом встречался с ним. Но в кабинете у него никогда не был и поэтому осматривался и помалкивал. В полумраке кабинет казался совсем крошечным; он и находился где-то под самой крышей клуба «Гоголефф». А тем временем клубная жизнь, судя по грохочущей за стенами музыке, уже начиналась, и вечер обещал стать томным.

Гарик откинул длинные волосы со лба:

— Что молчишь, Дмитрий? Присаживайся.

Митя присел в кресло. Растер ноющую руку. Оперативники больно помяли его, пока довезли в «Гоголефф».

— А что тут скажешь? Ваши костоломы чуть руки с мясом не вырвали.

— Да уж. Мальчики сильные.

Гарик выпустил серию колец густого сигарного дыма. Он подкармливал этих головорезов, а они, в свою очередь, кормили своего хозяина — тем, что отбивали любые наезды и выполняли самые опасные поручения.

— Пусть деньги вернут. Это не их и не ваши. — Митя не собирался никому дарить целых сто тысяч.