Продюсер

Пятый час оперативники, следователи и два криминалиста ворошили лист за листком, шмотку за шмоткой, обыскивая квартиру Медянской-Шлица. Первый обыск был достаточно поверхностным, потому что Агушин, честно говоря, не хотел травмировать вдову. Но теперь, после заявления Ротмана об угрозах и пистолете, он твердо решил без вещдоков не уходить. Если уж вдову и арестовывать, то надо делать это безукоризненно. Вот только пистолета в указанном сейфе не оказалось. Медянская не отрицала, что он был, и даже добровольно открыла сейф, однако внутри оказалась лишь пустая коробка и памятная бронзовая табличка.

— Виктория Станиславовна, вы понимаете, что вас подозревают в убийстве собственного мужа? Иосифа Давыдовича Шлица. Понимаете? — который час подряд задавал Агушин одни и те же сначала напугавшие Медянскую, а затем и наскучившие ей вопросы.

— Угу, — односложно отреагировала она.

— Нет, вы отвечайте, — настаивал Агушин, — идет допрос во время обыска. Я имею право задавать вам вопросы. Допрашивать вас.

Геннадий Дмитриевич не привык, чтобы его вопросы оставались без ответов. Он славился особым умением доставать истину из самых потаенных областей подсознания.

— А я? — Медянская смотрела на него немигающим равнодушным взглядом.

— Что вы?

— А я на что имею право?

— Вы имеете все права, гарантированные вам законом. Например, давать показания собственноручно. Хотите, я дам вам время и лист с ручкой? Может, вам так будет проще вспомнить?

Но Агушин обнадеживался напрасно.

— Не-а! Пусть контора пишет. А я никогда не писала доносов и не буду.

— Господи! Виктория Станиславовна, какие еще доносы?! Вы можете написать то, что сказать вам тяжело. То, что боитесь, что я не пойму или перепутаю. Это же ваше право.

— А еще что? Кроме доноса на себя саму я могу?

Агушин мысленно чертыхнулся.

— Я вам, Виктория, расскажу анекдотец один забавный. К адвокату приходит клиент и спрашивает: «Я имею право?» Он говорит: «Да, имеете!» Тогда тот в ответ: «Ага. Значит, я могу?» Тот отвечает: «Нет! Не можете…»

В следующий миг Агушин пожалел обо всем — Виктория вдруг вся подобралась и четко выговорила:

— Я знаю! Я имею право на адвоката. Хочу адвоката! Не-мед-лен-но!

— Ну, вот… — обиженно протянул следователь, — а так хорошо начали: «Пистолет дома, в сейфе…» А теперь что? Адвокат, пятьдесят первая, имею право, могу. Ну, как знаете. Я хотел вам по-человечески помочь.

Следователь сделал вид, что даже обиделся. Он пытался победить вдову, сыграв на ее женских чувствах, но глубоко ошибался. Чем больше пытались с Хозяйкой Медной Горы говорить на «женском языке», давить на слабости, тем сильнее в ней проявлялось волевое начало. Оно было заложено отцом, который всегда мечтал о мальчике и воспитал ее соответственно. Даже звал ее часто «Виктор», делая ударение на «о».

Виктория закурила и, глядя прямо в подбородок Агушину, жестко повторила:

— Немедленно пригласите адвоката. Я настаиваю. Ни слова не скажу без него. Жду!

Агушин, сдаваясь, махнул рукой:

— Будет вам адвокат. Будет. Не спешите. Сейчас запросим дежурного…

— Мне не нужен дежурный. Мне нужен либо Резник, либо Павлов.

— Во как?! А Перри Мейсона вам не вызвать из Штатов? — продемонстрировал неплохое знание классики современной адвокатской прозы Агушин, однако, наткнувшись на два лазерных луча, исходящих из глаз вдовы, не стал продолжать эту перепалку.

— Эй, ребята, позвоните-ка в адвокатскую палату и запросите Резника и этого Павлова. Скажите, что за-дер-жан-ной Медянской требуется бес-плат-ный защитник.

Он произнес два последних слова, которые должны были унизить Викторию, предельно отчетливо, но вдова не отреагировала на это никак, а минут через десять к Агушину подошел сотрудник:

— Геннадий Дмитриевич, Резник в Питере. Павлов здесь, в городе. Просит переговорить с Медянской, прежде чем ответить. Как быть?

— Ишь ты! С каких пор нам адвокаты стали условия выдвигать? — начал заводиться Агушин. Он даже начал исполнять известную песню о «продажных и лживых» защитниках, которые только мешают следствию и путают клиентов. Но Виктория резко его оборвала:

— Дайте мне трубку. Два слова. Тогда будем работать. Я все расскажу.

Агушин замер… и кивнул:

— Это меняет дело. Держите.

Он протянул ей мобильный телефон с ожидающим на связи адвокатом, и вдова схватила аппарат:

— Артем Андреевич? Это Медянская. Мне нужна ваша помощь. Нет, не по наследству. Здесь другое. Хотя и по этим вопросам тоже. Меня… меня обвиняют. В чем? В убийстве собственного мужа. Вот так. Да. Роман Ротман написал заявление, что я как будто приходила к нему с пистолетом и угрожала убить. Да. Бред! И я говорю. Здоровье? Нет никакого здоровья, Артем. Я измучена этим следствием. Довели до нервного срыва. Упала на ступеньках подъезда, пока меня пытали своими допросами…

Агушин заерзал. Он знал, что Медянская выложит все в инфернальном, негативном свете, и все равно настроение портилось.

— Обыск весь день в квартире идет, — продолжала жаловаться подозреваемая, — нет. Ничего не нашли. Нигде. Пистолета нет. Хорошо. Жду. Передаю.