Продолжая движение поездов

В постели Патрик был очень нежным и немного неуверенным: он ждал от Сузанне выбора расположения, позы, темпа. Они оставались беззвучными, чтобы не смущать хозяйку в квартире внизу. Тихие занятия и темный деревянный шкаф отражались в старом зеркале. За накрахмаленными белыми гардинами качался сосновый лес. Прикосновения расчерченной шрамом ладони были легки, как далекая музыка. Сложно представить, что Патрик может кого-то ударить. Тем более ребенка.

Для Сузанне суть всегда была в этом – как раскрывает себя человек, когда остаешься с ним наедине. И кем оказываешься с ним.

Высчитывала: какой могла быть жена Патрика, чтобы он оказался способен ее ударить?

Когда Сузанне работала, Патрик бездельничал. Подготовленные для симпозиума тексты, презентации, программа – все это было забыто. Сузанне не любила, когда он отвлекал ее вопросами.

– То есть у тебя совсем нет никакого дома? Ты так и живешь все время – из отеля в отель? Как у тебя получается?

– Мне для работы достаточно компьютера. И интернета иногда.

– А все остальное? Прописка? Страховка? Твой врач? Друзья, в конце концов?

– Я не болею. Извини, я работаю.

– Да, конечно. Я выйду пройдусь, чтобы не мешать тебе.

Они никогда не гуляли в лесу вместе. Каждый сам по себе.

Су не знала, о чем Патрик думал среди деревьев. Ее лес наполнял покоем. Мысли о работе и о деньгах покидали ее. Из покоя произрастали противоположные чувства: возвращения и отчуждения. Когда бродила между ноябрьскими деревьями, под темными соснами и голыми, с последними повисшими листьями, буками, мирное дежавю ласкало веки: она вернулась туда, откуда пришла, к истоку, домой. Наконец-то. И в то же время знала, что не этот лес тревожит память, ее здесь не было раньше, не было никогда, и что-то чужое в горьком запахе.

Какой лес вспоминала – сама не знала. Разумеется, ребенком она бывала в лесу, но не то чтобы регулярно – бабушка заботилась о разностороннем воспитании, однако без машины добраться в музей было легче, чем в лес. Особенно в туфлях-лодочках и матовых чулках. Иногда вспоминался свежий лес конца весны – будто она смотрит снизу: травы, кроны, небо и пролетающая наискосок птица. Был этот лес реальным или подсмотренным в кино, придуманным под сказки братьев Гримм? Или лес – один везде и всегда? Так шла дальше и дальше, насыщенная терпким покоем с привкусом аспирина, всем довольная.

Иногда оставалась в лесу до темноты, наступавшей теперь быстро, а иногда специально выходила в темное время, чтобы говорить черным силуэтам деревьев, так похожим на больших людей, и ожидать ответов в шорохе, хрусте, тихом свисте, шагая дальше и дальше, дальше. Эта игра в общение была приятнее, чем любые реальные разговоры. Она не задумываясь воспринимала лес – всё вместе, все стволы и всех насекомых, нити грибниц и шорох невидимых животных – как единое существо, живое и разумное.

Патрик несколько раз говорил ей, что волнуется, когда она поздно возвращается или гуляет одна в темноте. Хозяйка с ним согласна, это небезопасно, в лесу живут дикие кабаны, говорят, здесь недавно видели даже рысь. Сузанне дала понять, что пра́ва беспокоиться за нее он не получал, и если ему показалось – он ошибся. Объяснять, что ей легко найти направление в любом месте, – слишком долго и сложно. В глазах Патрика что-то промелькнуло, или даже скорее в складке губ – секундное напряжение, подсказка – да, он может ударить. Но не по такому поводу – это лишь ослабленная, как вирус в вакцине, безопасная эмоция.

Завтрак им готовила хозяйка – Сузанне заказывала апартаменты без завтрака, но Патрик оплатил, желая внести свою лепту в финансирование их общей жизни.

Ужинали они вместе в «своей» кухоньке, бутербродами или чем-то легким. Обеденный суп Сузанне готовила и на него – но преувеличенной благодарности не принимала: ей было все равно, чистить овощи только для себя или на двоих, а его стряпня ей не нравилась.

Однажды за ужином она спросила, откуда у Патрика шрам на левой ладони.

– Тебе это важно? – переспросил он, но без недовольства, с удивлением. Видимо, он настолько привык к шраму, что забыл о нем. Ладонь не слишком бросается в глаза.

– Я заметила еще в поезде.

– Ты внимательный человек!

– Когда я заметила в поезде этот шрам, я подумала, что могла бы позвать тебя пожить со мной. Что, возможно, ты в этом нуждаешься.

– Значит, я должен быть благодарен Яну! – засмеялся он – и смутился, потому что «благодарность» мало подходила к их неопределенным отношениям. Пояснил: – Думаю, этот перерыв полезен для меня. Я был на грани депрессии.

Сузанне поморщилась.

– Не начинай жаловаться. Ты ищешь смыслы, это нормально для того, у кого достаточно денег. Немножко болезненно, но нормально. У кого денег нет – тот ищет для начала деньги.

– Су, у тебя никогда не было депрессии?

– Какая глупость… Но давай про шрам.