Продолжение «Тысячи и одной ночи»

«Когда ты исчез, ваш раб сообщил твоей матери, что остаток дня и ночь ты проведешь в компании друзей в загородном доме. На следующий день никто не беспокоился, но затем все багдадские торговцы бросились тебя разыскивать. Они объездили окрестные сады, леса ближние и дальние — нигде тебя не было, никто тебя не видел. И тогда предположили, что ты по неосмотрительности, свойственной юности, попал в одну из многочисленных ловушек Багдада, где порочные или неопытные молодые люди, стремясь к удовольствиям, находят свою погибель… Отец и мать твои в горе рвали на себе волосы. Семья и друзья надели траурные одежды и сообща решили, что мнимые похороны послужат своего рода утешением. Все багдадские плакальщицы оплакивали тебя, но лились и настоящие слезы, ибо каждого трогала печаль твоих родителей».

Ты и представить себе не можешь, дорогой дервиш, как мне было плохо! Я осознал ужасные последствия того, что натворил. Как мог я забыться до такой степени, что пренебрег своим долгом! С тех пор все невзгоды и безумие мое я считал возмездием, карой небесной за то, что в объятиях любви не вспомнил о самых святых и естественных обязанностях.

Соседка наша, рассказав ту часть истории, которую мне следовало знать, поднялась.

«Пора тебе показаться. Мой муж наверняка уже подготовил твоих родителей. Ступай, подтверди его слова».

Я не смогу описать радость отца и тем более матери, которая лишилась чувств, едва мы обнялись.

«Ты побывал в Бальсоре? — воскликнул отец. — Бедный мальчик! На мой взгляд, никакие убытки не стоят опасностей, которым ты подверг себя, и треволнений, что выпали на твою долю».

Поскольку вокруг собрались соседи, я продолжал лгать.

«Отец, — сказал я, — не думаю, что ответчик может нас обмануть, но передаю тебе залог, который уничтожит все твои опасения на его счет. Вот адамант для твоего тюрбана, еще один — для рукояти твоего кинжала и третий — для твоей сабли. И вот браслет для матери. Думаю, это вполне подходящий заклад для суммы, которую он нам должен».

Меня снова стали обнимать и целовать, не требуя больше никаких объяснений. В один миг все сменили траурные одежды на праздничные. Дом озарился сиянием тысячи огней, его заполнили музыканты и наши с отцом друзья. Вечер и ночь промелькнули, будто сон, за развлечениями и обильной трапезой.

Наутро я счел своим первейшим долгом рассказать родителям правду и разрушить картину, которую накануне сам же нарисовал для отвода глаз. Я подробно описал им свою женитьбу и умолял сохранить ее в тайне, ибо от этого зависело мое счастье. Удивление их возрастало с каждой новой подробностью, и мне очень помогли подарки, которые я преподнес им от имени жены — они говорили сами за себя.

«Не иначе, — восклицала мать, — как он женился на дочери джинна!»

«На такие свадьбы кади не зовут», — возражал отец.

Оба не знали, что и подумать, но несказанно радовались, глядя на мое счастье.

Я выказал желание вновь взяться за работу, и родители опять-таки пришли в восторг от того, что их сын, несмотря на то, что разбогател, не утратил ни хозяйского духа, ни предприимчивости. И уже на следующий день я вновь появился в своей лавке.

Весь квартал радовался моему возвращению. Поскольку я уже не гнался за наживой так, как прежде, то торговался легко, без особого рвения, и весь Багдад потянулся ко мне. Вечером, как обычно, я возвращался домой.

Накануне седьмого дня я предупредил отца, что снова исчезну. Он подыскал на мое место опытного приказчика, который обещал в моих порядках ничего не менять. Что до моей новой отлучки, то ее легко объяснили поездкой по торговой надобности.

Следующим вечером за мной пришла старуха.

«Твоя любезная ждет тебя с нетерпением», — сказала она.

Я и сам сгорал от желания поскорее ее обнять, а потому поспешил за своей провожатой в таинственный дворец, где меня так не хватало. Старуха опять закрыла мне платком глаза, а жена, поджидавшая у входа, сама сняла его с меня.

И еще две недели блаженства, более сладостные, чем первые, прошли в радостях взаимной любви посреди удовольствий, забав и утех, которые окружали нас благодаря богатству жены моей.

Дни пробежали незаметно, и я снова вернулся в дом отца и к своим делам. Родители были как нельзя более ласковы, но меня мало трогали их чувства, я подгонял время, чтобы поскорее пришел седьмой день и старуха, как обычно, завязала мне глаза и отвела туда, где я познал рай на земле.

Жена моя, казалось, страдала от нашей разлуки не меньше меня. Едва я покидал ее дворец, как она звала музыкантов, чтобы они ей подыграли, и пела песни, которые нашептывала ей любовь. Когда я возвращался, она показывала мне свои стихи. Я запомнил их и перескажу тебе, хотя бы для доказательства того, что эта женщина любила меня так же сильно, как я ее.