Мы были группой, выступающей против опасного сопротивления.
Нас не любили не только мужчины, не только женщины относились к нам с подозрением, но нас не поддерживаю общество. СМИ смеялось над нами. Никто из правительства не извлекал из этого выгоды. Корпорации хотели нашей смерти. Освобождение женщин все еще оставалось подпольным движением.
И мы это изменяли, по одному сознанию за раз.
Теперь все кажется совсем другим. Сестринство больше не так необходимо, и вы можете даже попасть в ловушку. Женщины зашли так далеко, что могут теперь с таким же успехом, как и мужчины, быть полными задницами. Теперь практически не встретишь у женщины секретного взгляда понимания и солидарности, не то что во времена расцвета сестринства.
Я несколько скучаю по этому.
Мисс Джермей и Греер собиралась приехать в Институт Популяции! Будучи секретарем в фойе, я должна была первой ее встретить и поприветствовать!
Я была так взволнована, что с трудом могла дышать! Она заметит меня, мы сможем поговорить о том о сем, я скажу ей, что она изменила мою жизнь. Мы обменяемся историями о пресечении тендера и посмеемся как истинные старые феминистки!
Наконец она влетела в помещение, высокая, гибкая и красивая. Ее взгляд скользнул по мне так, как будто меня и не было.
Я поздоровалась, она это заметила, но не ответила, а понеслась мимо с распростертыми объятиями к директорам-мужчинам.
Хорошо.
Спасибо, конечно, за «Женщину-евнуха», Джермейн Греер, но не я прощу тебе того, что ты заставила меня чувствовать себя дерьмом.
Несколькими неделями позже сварливый старый директор захотел, чтобы я написала важное письмо.
«Ты креативная личность, — сказал он, — напиши креативное деловое письмо».
Моя голова закружилась, как у Линды Блэр, из горла вырвался сдавленный стон, и я вышла.
Мне ничего не оставалось, кроме как начать писать.
VI. Новая привязь
22. Жизнь: парк с аттракционами
ПРИМЕРНО В ПОЛОВИНЕ ЧЕТВЕРТОГО НОЧИ НАД ДОМОМ начали кружить вертолеты; они вырвали меня из скучного сна без сновидений. Горели прожектора, орали рупоры. Мне, отупевшей со сна, даже не пришло в голову схватить бейсбольную биту или пистолет на случай, если окно разобьет какой-нибудь опасный преступник. Но нет, мне казалось, что меня показывают по телевизору, например, в каком-нибудь полицейском сериале.
Думаю, винить в этом можно мой идиотизм в Оксфордшире, где я больше месяца провела в крошечной деревне Миддл Тун.
Ах, Миддл Тун! Такая ароматная, зеленая, милая, с крышами, покрытыми соломой! Такая удивительная и миролюбивая, где люди играют в крикет! На лугах мычат коровы! Резвятся ягнята! Сопящие свиньи и собаки! И никаких вертолетов!
Когда я впервые приехала в эту райскую деревню, я подумала: «Ну, вот я и в Горвардс Энд». Я надела длинную юбку как у Ванессы Редгрейв и стала прогуливаться, ведя рукой по листьям, жадно вдыхая воздух и проверяя, вьются ли мои волосы.
Узкие тропинки притягивали меня, и я заблудилась в своих мечтах, поэтому споткнулась и влетела прямо в престарелую чету в ярко-розовых спортивных куртках.
«Ну разве же здесь не мило и не прелестно», — сказала жена. — Мы находим это место похожим на Горвардс Энд, не правда ли, дорогой?"
— Никак не пойму, как ее отключать», — ответил муж, направляя камеру на какую-то особенно замученную соломенную крышу и производя серию снимков.
Вернувшись на поляну в центре деревни, я обнаружила, что ее заполонили десятки идентичных пар в спортивных куртках, появившиеся из серебряного сверкающего туристического автобуса. Я побледнела. Все пропало. Я попала в ловушку к туристам. Я ретировалась в снимаемый мною коттедж и выходила оттуда, только чтобы проехать пять миль до ближайшего рыбного кафе или чтобы в очередной раз попытаться подружиться с большим черным псом, разгуливающим с таким видом, как будто он здесь главный.
Так прошла первая неделя. Ко второй неделе я уже была мастером в дефилировании в одном нижнем белье, что отпугивало большинство престарелых пар, вглядывающихся в мое окно с камерами наготове. Остальных я отвадила от своего забора тем, что распевала песни Sex Pistols.
В конце концов я научилась жить в этом парке с аттракционами. Недаром я прожила пятнадцать лет в деревне Гринвич. Гринвич, богемный рай в двадцатые, тридцатые, сороковые и пятидесятые. Где-то примерно в 1968 она стала своей собственной версией парка с аттракционами, кишащей пригородными туристами всех возрастов, стремящимися якшаться с художниками и хиппи и пьющими этот странный кофе эспрессо. К 1992-му она деградировала до парка аттракционов для пьяниц и наркоманов. Как и у всех других жителей, у меня хватало ума даже не надеяться обнаружить свободное место для парковки и не оставлять свой дом без присмотра на выходные.
Также я умело обходила лужи свежей блевотины и избегала многочисленных группировок сумасшедших. Вот тогда я в итоге уехала.