Проект «Джейн Остен»

— Есть такое патологическое состояние — называется гемохроматоз, — при котором люди усваивают из еды слишком много железа. Оно накапливается в организме, особенно в печени, и вызывает проблемы. Она давно сказала, что в прошлом году у нее прекратились менструации. Гемохроматоз зачастую дебютирует у женщин как раз в этот момент — когда они перестают ежемесячно избавляться от излишков железа. Но эта мысль пришла мне в голову только пару дней назад. — Я сделала еще глоток кларета и скривилась. — Хочешь правду? Когда твой единственный инструмент — молоток, на что угодно будешь смотреть как на гвоздь. Мне хотелось, чтобы это был гемохроматоз, потому что его как раз таки можно лечить здесь хоть сколько-нибудь эффективно.

— То есть ты не уверена, что это оно?

— Может быть, и оно. Я этого не отрицаю.

Лиам подпер голову рукой.

— А если это оно?

— При регулярных кровопусканиях она поправится.

— Ты имеешь в виду, что она умрет позже? Не в июле 1817 года?

— Возможно.

Лиам резко посерьезнел.

— Мы и так уже нарушили поле вероятностей, — добавила я. — Чего теперь мелочиться?

— Ты не видела последних газет?

— Нет, а что, Наполеон опять сбежал? — пошутила я, но Лиам так посмотрел на меня, что я похолодела. — Что там?

— Во вторник умер Уилберфорс.

— Что?! — В 1816 году Уильям Уилберфорс, известный парламентарий и противник работорговли, написал свою важнейшую работу, а умер глубоким стариком в 1833 году. — Это невозможно.

— Внизу есть газеты, убедись сама, если хочешь.

— Я тебе верю. Но…

— Угу.

Крепко задумавшись, мы долго просидели в тишине. Преждевременная смерть выдающегося исторического деятеля была макрособытием; мы действительно нарушили поле вероятностей — сомнений больше не осталось. Я вдруг поняла, что до этой самой секунды не верила в это — несмотря на то что сама сказала минуту назад, несмотря на те усилия, которые приложила, чтобы продлить жизнь Джейн.

— Иногда я думаю, что нам вообще не стоит возвращаться, — наконец произнес Лиам — так тихо, что я едва его расслышала. — Ибо как знать, что нас там ждет?

Мысль была безумная; все рациональное во мне взбунтовалось. Но я лишь спросила:

— И что мы будем тут делать?

— Отправимся в Канаду, например? Там некому считать нас братом и сестрой. Мы могли бы начать с нуля, взять новые имена. Могли бы пожениться. — Он ненадолго умолк. — У нас еще есть кое-какие деньги. Я написал нашим банкирам в Лондоне. Похоже, Эдвард никого не известил.

— Нам не место в этом мире, — медленно произнесла я.

У меня перед глазами встала картинка: моя аккуратная квартира с белой кухней и видом на Вандербильд-авеню и площадь Гранд-Арми-плаза. Жизнь там теперь казалась сном — футуристичным стерильным сном, в котором у меня были проточная вода и электричество, ответственная работа и настоящее имя. Я представила маму, которая пишет маслом у себя на чердаке и гадает, все ли у меня хорошо.

— Возможно, что и в том мире нам места больше нет.

Я чувствовала на себе его взгляд, но сама поднять глаза не могла. Пожалуй, я боялась — боялась, что, если посмотрю на него, он уговорит меня, используя свой сверхъестественный актерский талант и дар убеждения.

— Мы пренебрегли инструкциями. Мы сделали именно то, чего делать не должны были, — изменили историю.

— Я изменила, ты хочешь сказать. Это ведь я спасла Тома — ты говорил, что это дурная идея.

— О Рейчел, милая, мы ведь не знаем, что именно послужило толчком. Это могло быть что угодно — или все сразу. Неужели ты будешь корить себя всю жизнь из-за одного доброго поступка?

Я наконец подняла глаза. Он сидел, подавшись ко мне и подпирая вытянутый подбородок кулаком, и во взгляде его было все, чего я опасалась: запал, вожделение и искренняя надежда. Трудно сопротивляться, когда на тебя так смотрят, даже если ты знаешь, что перед тобой опытный актер. Я допустила мысль, что у него, возможно, и нет намерения обмануть меня или себя. Но что тогда? Что мне делать в таком случае? Я встала; сердце стучало как бешеное — думаю, от страха.

— Можешь меня обнять? — сказала я, и мы расхохотались. — Давай поговорим об этом позже? Нам еще не пора в постель?

— Может, и пора. — Его руки обвили меня, я уткнулась носом в его галстук и вдохнула его запах: угольный дым, лавровое мыло и что-то еще, чему я не знала названия. — Как я по тебе соскучился.

Все было именно так, как я себе и представляла, словно мои мысли воплотились в реальность: смятые простыни на нашей кровати в неровном свете единственной свечи, густая темь за окном, лошадиная возня во дворе, мы нагишом и разговоры без опаски. До этого момента мы видели друг друга лишь урывками и собой могли побыть совсем недолго; сейчас же всего этого было в избытке — будто ешь перенасыщенный вкусом десерт. Мы занимались любовью, болтали, молчали, засыпали, а потом просыпались и начинали цикл заново, но в конце концов в окне забрезжил рассвет и Лиам сказал:

— Давай возьмем рукопись, поедем на Бокс-Хилл и будем там ее читать.