Проект «Джейн Остен»

Бокс-Хилл — место печально известного пикника из «Эммы», реальное место, в отличие от Хайбери, расположенное неподалеку от Летерхеда. Мы сидели в тени ландо на одеяле, которое позаимствовали из гостиницы, и читали роман вслух, сменяя друг друга, когда садился голос, — правда, Лиаму досталась большая часть, поскольку мои нетренированные связки уставали быстрее. Когда мы закончили чтение, уже вечерело. Я лежала, опершись на локти, и разглядывала ладный зеленый пейзаж под холмом, на котором мы расположились: лесополоса, река и дорога, длинные тени и золотистый закатный свет. Лошади переступали копытами и жевали траву, ветер пел в деревьях, и птицы ему вторили. Мир жил и переливался красками. Я всегда буду помнить этот миг, подумала я, даже если доживу до ста лет.

— Что ж, — произнесла я.

— Да-а.

Да, это была Джейн Остен, с ее мастерски выстроенным сюжетом и тончайшим психологизмом, но другая: ее сатира обрела язвительный оттенок, ее безжалостный ум изобличал жизненные несправедливости, в особенности те, с которыми сталкивались женщины. В приступе зависти к сестре Пенелопа расстраивает помолвку Эммы с мистером Ховардом, убедив того, что с ней уже помолвлен Том Мазгрейв. Эмма вынуждена устроиться на работу гувернанткой, но Пенелопе уготована куда худшая участь: она становится содержанкой — и в конце концов ее ждет полный крах.

— Начинаешь понимать, почему она отказалась от его издания, — сказал Лиам — он сидел, обхватив колени, вид у него был ошалелый.

— Роман произведет фурор. Ее станут воспринимать иначе.

Он задумчиво посмотрел на меня и почесал спину.

— Если этот роман вообще когда-нибудь прочтут.

— Для твоей карьеры это будет прорыв, ты помнишь?

Лиам навис надо мной.

— Я не хочу прорыва. Неужели непонятно? Я предпочел бы остаться здесь, с тобой. Если ты не против. — Он плюхнулся на спину, подложил руки под голову и уставился в небо. — Это непростое «если», я понимаю. — Он перекатился набок, лицом ко мне. — Просто подумай об этом. У нас есть еще несколько недель. Тебе не нужно отвечать прямо сейчас.

Я перевела взгляд на небеса — облака сгрудились на западе, будто с почестями провожали солнце. Желание поверить ему, ответить ему согласием так изумило и напугало меня, что я проглотила язык. Что будет значить мое «да»? Что я больше никогда не увижу собственный мир, друзей, маму. Что, как женщина, я всегда буду считаться человеком второго сорта и умру какой-нибудь дурацкой смертью — например, при родах; срок действия гормонального импланта был равен сроку миссии. Почему я вообще обдумываю этот вариант?

— В Канаде холодно, — снова заговорил он. — Ты не любишь холод. Я тут подумал — как насчет Италии?

Я представила себе холмы до горизонта в свечках кипарисов. Венецию, которая, по рассказам, была невозможно красива — до того, как ее поглотило море. Мы могли бы вести простую жизнь в маленьком доме с садиком. При должной бережливости денег нам хватит надолго: жизнь там дешевле. Я могу выучить итальянский, работать повитухой. Мы будем выращивать помидоры.

— У них там серьезные проблемы с малярией, — сказала я.

Лиам напомнил, что мы от нее вакцинированы — как и от всех прочих мыслимых инфекций.

— Мы ведь не знаем, насколько хорошо защищены; штаммы могут отличаться.

— Если бы тебя так пугали заразные болезни, ты бы ни за что не отправилась в 1815 год.

Тут он оказался прав.

— Не знаю, как быть, — сказала я, в очередной раз удивив саму себя. — Откуда люди знают, что делать?

— Никто ничего не знает, Рейчел, милая. Люди просто прыгают в неизвестность.

— Как ты со своей помолвкой? — не сдержавшись, брякнула я. Увести чужого жениха казалось как минимум дурной приметой, несоблюдением женской солидарности. Когда перед глазами у меня возник образ утонченной Сабины, высокой и златовласой, я осознала, что еще одна загадка не дает мне покоя: как один человек может думать, что влюблен сразу в двух настолько разных женщин.

Он долго молчал.

— Похоже, для нее это был знак. Мой успех. — Еще одна пауза. — Я думаю, у нее возникли подозрения.

— Подозрения в чем?

— Сабина очень проницательна.

— Что за подозрения у нее возникли?

— Я сделал ей предложение еще несколько лет назад, когда только продал права на книгу о Браммеле. Тогда мне казалось, что я наконец стал тем, кто ее достоин, — но она не ответила мне ни да ни нет. Давай подождем, сказала она. Видишь ли, ей было удобно иметь меня под рукой. А потом, прямо перед нашим отправлением, она вдруг ни с того ни с сего предложила… Я думаю, она почуяла то, чего я сам еще не осознавал. И ей это не понравилось.

— Если ты не прекратишь говорить загадками, я тебя голыми руками придушу. Что она почуяла?

— Мои чувства. К тебе.

— Да мы едва друг друга знали. Что еще за чувства?

Лиам посмотрел на меня.

— Ты показалась мне типичной американкой — бесцеремонной и чрезмерно уверенной в себе. Ты очень много говорила и странно смеялась.

— Все так, — уязвленно произнесла я. — Ты не первый, кто…

— Когда тебя влечет к тому, кто тебя раздражает, мозг играет странные шутки. Любая положительная черта превращается в отрицательную.