Проект «Джейн Остен»

— Удивительно, что после подобного чувствуешь облегчение, — пробормотала она.

— Совсем не удивительно. Это элементарная физиологическая… — Я осеклась.

Она распахнула глаза. Вгляделась в мое лицо. Снова закрыла их. Некоторое время мы сидели в полной тишине — я смотрела на свою пациентку и ломала голову.

Раздался стук в дверь: это был Лиам со стеклянным пузырьком и ложкой.

— Отлично, спасибо. — Я забрала их у него и замялась. — Ты сможешь отыскать служанку? — тихо спросила я. — Там, эм-м…

Проследив за моим взглядом, он шагнул в комнату, нагнулся и достал из-под кровати ночной горшок с таким невозмутимым видом, будто для джентльмена это было самым обычным делом.

— Скоро вернусь.

Дверь за ним закрылась с тихим щелчком, и я обернулась — глаза Джейн были широко распахнуты от изумления. Однако она не произнесла ни слова, а я опустилась на стул и откупорила пузырек с раствором опиума.

Тот сработал быстро; через пару минут гримаса боли на ее лице разгладилась и у нее начали слипаться глаза.

— Доктор Рейвенсвуд действительно только что вынес мою ночную вазу? — медленно, сонным голосом спросила она. — Или мне почудилось?

— Постарайтесь поспать. — Я погладила ее по руке. — Он вернется еще до того, как она понадобится вам снова.

— Дорогая Мэри, этот мир — еще более странное место, чем мне казалось.

— Знаю. Знаю.

Мой мир сузился до пространства у ее постели. Я просидела с ней до конца дня — часы пролетели незаметно, пока я держала ее за руку, протирала ей лоб, отмеряла для нее опиум — столько, сколько отваживалась ей дать, — и уговаривала попить ячменного отвара, который взволнованная Марта, заходя в комнату через равномерные промежутки времени, передавала мне дрожащими руками. Кассандра не появлялась довольно долго, поскольку спала. Периодически заглядывал Лиам — большую часть дня он сидел на лестнице в ожидании, не понадобится ли мне что-нибудь, изредка спускаясь переброситься парой слов с миссис Остен, которая провела весь день, хлопоча в саду, будто серьезная болезнь дочери была чем-то совершенно обыденным. Ее равнодушие поначалу огорошило меня, но, когда она наконец зашла к Джейн, села рядом и посмотрела на нее, что-то в ее лице заставило меня изменить свое мнение.

Джейн удалось переварить ячменный отвар, по крайней мере большую его часть; лихорадка не спадала, но и не усиливалась. Немного осоловев от лауданума, она тем не менее сохраняла здравомыслие. Когда в комнату начали прокрадываться сумерки, Кассандра, которая уже несколько раз заходила с предложением сменить меня, наконец сумела настоять на своем. Я поднялась, поцеловала пациентку в лоб — что мне хотелось сделать весь день — и пообещала, что вернусь завтра утром.

— Как ты думаешь, что с ней? — спросил Лиам, когда мы вышли на улицу.

Я ответила не сразу, поскольку чувства, которым я сопротивлялась весь день: сомнения, печаль, страх — разом нахлынули на меня.

— Похоже, что проблемы тут сразу две. Что-то заставило ее слечь с острой болью и жаром. И еще чем-то она страдает уже давно — это то, из-за чего у нее изменился цвет кожи, что вызывает боль в суставах и утомление. Конечно, все это может быть проявлениями одного заболевания, но… сомневаюсь.

Лиам ничего не сказал, только искоса посмотрел на меня с тревогой.

— Если честно, я надеюсь, что дело в почечном камне. Еще пару дней ей будет очень паршиво, но потом должно полегчать. Если это, скажем, аппендицит… — Я осеклась. То она умрет. Я не могла произнести этого вслух.

— Но она ведь не умрет. На дворе еще только 1816 год, — сказал Лиам.

Мысль о поле вероятностей и о том, как мы могли на него повлиять, повисла в вечерней прохладе, неозвученная, но осязаемая. Мы долго шли молча, и, когда мы были уже почти у дома, он сказал:

— А хроническая штука? Как ты думаешь, у нее то, что и подозревали? Болезнь Аддисона?

— Возможно.

Первичная надпочечниковая недостаточность, названная в честь Томаса Аддисона, впервые описавшего ее в середине девятнадцатого века, вызывается разрушением коры надпочечников собственной иммунной системой тела. Встречается она редко — врач может не столкнуться с ней ни разу за всю свою практику. Недомогание и тошнота Джейн действительно могли быть вызваны нехваткой гормонов стресса — но в то же время и многим другим.

Но гиперпигментация — вот что было интересно. Упоминание о ней в письме к Фанни Найт в марте 1817 года: «…мне значительно лучше, и ко мне возвращается мой цвет лица, каковой прежде был весьма скверен, лишен всякой краски и совсем не тот, что нужно», — натолкнуло в 1964 году доктора Закари Коупа на мысль о том, что это была болезнь Аддисона.

С помощью лабораторных анализов можно было бы определить уровень гормонов стресса в ее крови. МРТ могло бы выявить двустороннюю гипертрофию и кальцификацию надпочечников. Но ни лаборатории, ни аппарата МРТ у меня здесь не было.

— Если это оно, можно ли ей как-то помочь?