— Видишь тех людей у автобуса? Видишь? Они окружены… Понимаешь? — Малышев помолчал и после паузы очень мягко, почти нежно закончил: — Открывай огонь, парень. Не дай им мучится, — Малышев усмехнулся. — Я бы использовал ПТУРы, если понимаешь, про что я. Хотя можно и пулеметом — кто знает, вдруг ты такой хороший стрелок, что сможешь кого-нибудь из них спасти? Почему нет, в конце-то концов!
— Так точно, товарищ полковник, — помертвевшими губами ответил пилот.
Вертолет склонился носом к автобусам, казалось, погребенными под копошащимися телами зараженных. Дрожащий палец замер над кнопкой запуска ракет.
— Жми, сынок. Давай, — шепнул Малышев, с каждым словом тыкая пистолетом пилота в шею.
Палец опустился на кнопку, вдавливая ее в рукоять.
— Я иду к ним.
Михаил испуганно взглянул на Николая, стоящего рядом, кусающего губы и вертящего в руках что-то наподобие миниатюрной сковороды.
— Слушай, Макс, ты ничего не сможешь…
— Мне срать! — закричал он, отталкивая в сторону Мишку. — Им надо помочь, вы что, не видите? Там же твой друг, толстяк, разве нет?
— Да пошел ты, мальчишка. Не смей называть меня толстяком и указывать мне, что делать, — Михаил вдруг развернулся и быстрым шагом пошел к дымящемуся автобусу.
— Ах ты ж срань такая, — прошептал Николай и побежал следом, торопясь нагнать все быстрее идущих вперед мужчин.
Самарин смотрел на патовую ситуацию, не зная, что можно предпринять. Он видел, как вокруг собираются дикие, образуя плотный круг, но не решаясь подойти к Пастухам, распространяющим вокруг эманацию гнева. Андрей чувствовал, как нарастает злость того Пастуха, который назвался отцом Ани. Он не врал, это было ясно — хотя бы по реакции девушки. И он что-то делал. Отдавал какой-то приказ, но тот был так легок, почти неуловим (и, к тому же, замаскирован другими посторонними запахами), что разобрать его было среди прочего практически невозможно. Но он был.
Андрей шагнул вперед, подходя ближе к Сергею, по-прежнему не опускающему автомата, когда из-за спин троих Пастухов во главе с Обожженным выступили с десяток человек, сжимавших самое разнообразное оружие. Они направили оружие на замершего бородача, который сразу как-то съежился, стараясь спрятаться за спиной Ани.
— Отдай ее мне, — прохрипел Обожженный. — Отдай ее мне, а потом я заберу мать.
— Что?! — в голосе Ани слышался страх пополам с надеждой. — Папа! Мама жива?! Она
— О чем ты говоришь? — со странным выражением на лице спросил Обожженный. — Конечно же, она жива. Вы… — из его голоса уходила уверенность, медленно, по капле, вытесняемая удивлением и… и страхом. — Вы же были вместе. Там, в доме. Да?
Он смотрел на свою дочь с испугом… и мольбой.
Некоторое время она не спускала с него горящего взгляда, а потом просто, спокойным голосом сказала:
— Папа, ты не помнишь? Ты убил ее там, в квартире. Убил ее и пытался убить меня.
Отец Ани смотрел на нее, широко открыв глаза и беззвучно шевеля расплывшимися губами, а потом вдруг застонал, падая на колени и зажимая уши, не в силах смириться с тем, что сказала дочь. Она не врала, он чувствовал это носом, своим проклятым носом, но хуже того: он вспомнил. Этот звук ломаемой палки, который преследовал его в снах — это был звук свернутой набок шеи его жены, когда она помешала ему добраться до дочери. Бородач захохотал, задирая к небу медвежью голову. Его рука, сжимающая топор, чуть опустилась.
— Господи, которого нет на небесах! Эта лучшая новость, на которую я только мог надеяться! Ты убил свою женщину и пытался убить дочь! Да ты же полный ублюдок! Ты же…
Отец Ани поднял свое лицо вверх и завопил без слов.
Обожженный, Александр Семенов, отец Ани, одним движением вскочил на ноги и прыгнул вперед на все еще смеющегося Пастуха. Девушка успела только взвизгнуть, когда отец схватил ее за шею, одновременно вонзая зубы в руку «дровосека», сжимающую топор. Бородач взревел, пытаясь оттолкнуть от себя Пастуха, превратившегося в сумасшедшего рычащего зверя. Обожженный потянул дочь (ей показалось, что ее чуть-чуть — и ее шея треснет с тем же звуком, что и шея матери), выдергивая ее из объятий зараженного, а потом оттолкнул Анну прочь с такой силой, что она пролетела несколько метров, прежде чем упасть об асфальт. Она с испугом глядела на борющихся людей, терзающих друг друга в звериной ярости.
— Папа! — она вскочила на ноги, намереваясь помочь отцу, но подоспевший Самарин перехватил ее поперек живота, не давая бежать вперед. Дикие взволновано сжимали круг, подходя все ближе, два Пастуха и их зараженные, замершие неподалеку в полной растерянности, почему-то испуганно смотрели куда-то вверх, в серое небо.
— ПАПА!
Пулеметный огонь с вертолета накрыл небольшую площадку перед автобусом свинцовым дождем.
А потом автобус взорвался, разбрасывая в стороны куски металла и втягивая в огненный вихрь два сцепившихся в единое целое человеческих силуэта.
— Прекратить огонь!