Проект «Око»

Деймос чему­то удовлетворенно кивнул, взял с тумбочки заранее приготовленный бумажный стакан с водой и поднес его край к губам раненого. Сначала Оливер почти ничего не почувствовал, но с каждым глотком он все сильнее и сильнее ощущал вкус воды.

— Пей, пей. Это полезно, говорят. Капельницы тоже не лишними были, но куда там им до воды, да? — Деймос улыбался. По­доброму.

Он дождался, пока Оливер допьет, и отставил стакан в сторону.

— Ты помнишь, кто ты?

— Да.

— Ты серьезно всех напугал, старикан. А еще меньше мне понравилось сидеть в твоей голове.

— В смысле? — Оливер не понял, о чем идет речь.

Деймос рассмеялся.

— Ну серьезно, ты же вроде не тупой. Я такой же, как и Мелисса, — оператор, если угодно. Только посильнее.

— Оператор? Так я все же в плену?

— Ну, только если в плену собственной совести, — пошутил Деймос. — Правда, я всегда был уверен, что такие люди, как ты, умеют договариваться с этой госпожой. Тебя разрывают противоречия, Оливер Стил. Я пробыл в твоей голове целую вечность и пережил с тобой слишком многое, слишком много узнал о твоем подсознании, о твоей сути.

— И в чем же она? — Оливер слабо понимал, что несет этот мужчина. — В чем, по­твоему, моя суть?

— Ты образован?

— Достаточно.

— Тогда ты должен был слышать о либидо и мортидо? В курсе этого?

— Может быть.

— Либидо есть движитель человека, его позитивное начало, хотя кто­то приписывает ко всему этому дерьму еще и сексуальность, но я этого мнения не разделяю, — Деймос встал со своего места и пошел за стаканом и графином с водой, которые стояли на столике в другом конце палаты.

— А ты важный гость, — усмехнулся он. — Когда я валялся и пускал слюни, стекла у меня в палате не было. Только бумажные стаканчики в руках медсестры, и строго по часам. Будешь? — он поднял гладкий, пузатый графин повыше, как будто Оливер его и так не мог разглядеть.

— Не откажусь.

Деймос ловко перевернул сначала один стакан, который стоял на подносе к верху дном, затем второй, взял их и вместе с графином двинулся обратно на свой стул.

— Пока я был в твоей голове, твое сознание одолевали видения, которые подсовывала тебе как раз твоя подкорка. И знаешь, что я там увидел? Ты жаждешь умереть, Оливер Стил, потому что так и не смог договориться со своей совестью. Ты целиком состоишь из мортидо, его квинтэссенции, стремишься к саморазрушению вместо созидания. В тебе горит пламя ненависти, в первую очередь к себе. Поэтому каждый раз в своих видениях ты умирал.

Чем дольше Оливер слушал его, тем больше понимал, о чем идет речь. Сначала скромно, будто опасаясь чего­то, воспоминания о его снах поскреблись в памяти, вызывая неприятный фантомный зуд: выскальзывая из поля зрения каждый раз, когда ты пытаешься на них посмотреть, они, будто привидения, неспособные говорить в полную силу и напугать тебя до мокрых штанов, но способные двигать мелкие предметы, пока ты не видишь, вызывали чувство тревоги и дискомфорта. Но чем дольше говорил Деймос, тем сильнее становились призраки воспоминаний о его, Оливера, снах. Поднимаясь в полный рост, выпрямляя скрученные спины, распрямляя плечи, поднимая головы, они рвались вверх из закутков подсознания наружу, во всех своих мельчайших, хоть и сюрреалистичных деталях.

Он умирал. Глупо, нелепо, сотни раз. Он умирал по своей воле, по воле случая, по чужой вине. Он умирал во сне каждый раз, когда в реальности почему­то оставался в живых.

— Тень… — пробормотал Оливер. — Это моя совесть?

Деймос расхохотался.

— Совесть? Она была слишком занята тем, что убивала тебя — раз за разом. Нет, друг мой, тень — это не твоя совесть. Это я, пытавшийся подобраться к тебе в череде этих бредовых фантазий. Скажу откровенно, занятие это было весьма утомительное, — он поднял графин, который все еще держал в руках, и наполнил на три четверти прозрачные, с мелкими точками разводов на стенках от высохшей воды стеклянные стаканы. Один протянул собеседнику, другой же залпом осушил сам и наполнил опять, но так и оставил стоять на прикроватной тумбе.

— Чего же ты хочешь, Оливер Стил?

— Я? Спокойно дожить то, что мне отмерила судьба. Без войны, убийств и прочего дерьма, — Оливер оперся на локоть и глотнул воды. — Но я настолько сильно во всем этом увяз, что уже понял — включать заднюю поздно. Даже в Гетто меня умудрились найти, хотя, по всей видимости, никогда особо и не теряли.

— Дожить свой век? Может быть, тебе нужен шанс?

Оливер попытался засмеяться, но резкая боль в боку не позволила этого сделать.

— Шанс на что, парень? Сколько тебе? Тридцать? Тридцать пять? Мне уже за пятьдесят, и все свои шансы я упустил. В нынешнее время редко кто живет так долго, да еще и среди солдат.

Оба замолчали. Первым нарушил тишину Деймос.

— Наверное, я не правильно выразился. Тебе нужно искупление?

— Искупление чего? — Оливер уже лежал и смотрел в потолок, на тусклый матовый свет ламп.

— Всего.

— Не интересно, — из него вырвался смешок, который он не смог подавить.

Деймос опять умолк, а через несколько минут пошел на следующий «круг».