– Осторожно, – Марина отъехала вместе со стулом к колонне и зажмурилась, но ничего страшного не произошло. Тихий хлопок, негромкое шипение и фужер перед ней наполнился игристым вином. Сороковой завладел графином и щедро разливал по стопкам соседей водку, а Груне налили красного вина из оплетенной сеткой бутыли. Тарас взял двумя пальцами свою емкость за края, поднял и произнес с придыханием:
– Ну, давайте.
– А за что пьем? – встряла Пичугина. Свой бокал она держала крепко, зажала его тонкую ножку в кулак и прикрыла ладонью.
– Да, за что? – согласился с многостаночницей канавщик, и за столиком снова стало тихо. Все растерянно смотрели друг на друга, и никто не решался ни выпить, ни заговорить.
Пичугина Груня обвела всех презрительным взглядом блеклых голубоватого цвета глазок под слипшимися от густой туши ресницами и с чувством произнесла, глядя на колонну за спиной у Марины:
– Давайте выпьем за то, что под мудрым руководством товарища Сталина наша страна свободного труда идет вперед исполинскими шагами, превращаясь в страну…
– Ура! – перебила Пичугину Марина, вскочила на ноги и, как воду, залпом выпила шампанское. – Ура, товарищи! Ура стране свободного труда!
Все вскочили следом за ней, от столкнувшихся посудин раздался дружный звон, и только Пичугина поерзала с недовольным видом на своем стуле, но тоже соизволила приподняться и пригубить из своего бокала.
На них оглянулись из-за соседнего столика, и Марина едва удержалась, чтобы не показать соседям-производственникам язык. Но на них скоро перестали обращать внимание, тем более что все уже расселись по местам и принялись за еду. Минут пять было очень тихо, слышался только стук приборов по тарелкам. Марина отправила в рот первую порцию салата и зажмурилась. Похоже, что это действительно настоящие крабы, а не фрагменты насильственно умерщвленных варварским способом мутантов из крохотной баночки. «Вкусно-то как», – Марина не заметила, как прикончила всю немаленькую порцию закуски и потянулась к следующей тарелке. Бутерброды с икрой тоже не подвели, но закончились очень быстро, а до суфле из шпината с ветчиной было еще далеко. Официанты носились мимо и теряли слух, как только кто-либо пытался привлечь их внимание.
– Ну что, может, по второй? – дожевав салат, предложил Сороковой.
– Конечно, – с энтузиазмом отозвалась Марина. Алексей кашлянул негромко, Марина глянула на него и отвернулась. Опустевшая наполовину бутылка «Советского» вернулась в ведерко, Пичугина уже вцепилась в свой бокал, остальные подняли полные стопки.
– За скорейшее уничтожение явных и скрытых врагов стахановского движения! – провозгласил сталевар и первым опустошил свою емкость. Канавщик, грузчик и многостаночница тоже ждать себя не заставили, и на белую скатерть вернулась пустая посуда. Мрамор холодил прикрытую лишь тонкой тканью спину, Марина прислонилась к колонне и оглядывала зал. За соседним столиком уже прикончили всю водку и теперь тщетно пытаются отловить официанта, чтобы потребовать добавки. За фонтаном с нимфой началось движение, стахановцы обоих сортов бродят по залу, высматривая в толпе приятелей и знакомых, слышны приветственные возгласы и крики.
– Ну, как? Тебе нравится? – Алексей снова взял ее за руку и чуть крепче, чем требуется, чтобы привлечь внимание, сжал ее пальцы. «Что я натворила?» – Марина тряхнула головой, забросила волосы за спину и улыбнулась.
– Да, очень нравится. Очень. Налей мне еще, пожалуйста.
«От этих глаз невозможно оторваться, они зачаровывают, сковывают движение, лишают рассудка, опьяняют не хуже вина…»
– Еще? – Алексей так и застыл с приподнятыми от удивления бровями. – Может, не надо? Ты и так половину выпила…
– Ну и что? Тебе что – жалко, что ли? Я заплачу, не переживай.
Эти слова подействовали, как удар хлыстом. Глаза Алексея потемнели, он разжал пальцы и отвернулся. Марина приподнялась на стуле и потянулась к ведерку, но Сороковой опередил ее.
– Прошу вас, – он доверху наполнил фужер Марины, посмотрел бутылку на просвет и запихнул ее в лед. Потом схватил полупустой графин и ловко разлил остатки водки.
– Я не буду, – Алексей накрыл свою стопку ладонью.
– Ты как не русский человек, – возмутился сталевар, – вон, даже он, – толстый, с желтым ногтем палец указал на притихшего за букетом грузчика Сатыбаева, – и то не отказывается.
Алексей убрал руку и достал портсигар. «Курить вредно, а пить полезно», – Марина подняла свой фужер и посмотрела сначала на канавщика, потом на порозовевшую Пичугину. Направо можно не смотреть, и так понятно, что Алексей не сводит с нее взгляд. И злится при этом, очень злится, но молчит.
– В этом году моя бригада повысила производительность торфоразработок на триста одиннадцать процентов, – Зезюлин выпрямился под взглядом Марины и вытянул руку с зажатой в ней стопкой.