Потом мы гуляли в парке, разглядывали местные красоты, и по пути я все время говорил без умолку. В-первые со мной было подобное, когда я давал волю своим мыслям и делился с девушкой историей города, рассказывая о былых легендах и мифах. Тогда мы наткнулись на будку с быстрой фотографией. Недолго думая, я взял девушку за руку, и мы вдвоем со смехом рванули к ней. В тесном пространстве чувствовали себя неловко, но я обнял ее за талию приближая к себе, поцеловал еще раз, как будто украл невинный вдох Оли, в эту секунду щелкнула камера, запечатлевая на пленку наш сокровенный момент. Затем, как мы отстранились друг от друга, но не теряли связь — и снова щелкает камера, а потом сели ровно, как школьники, но держались за руки — щелк. Мой резкий порыв, и я обнимаю ее, прижимая к себе, ощущая, что, наконец, я нашел свою истинную любовь. Оля отвечает взаимностью, и вновь камера фиксирует наше новообретённое чувство друг к другу. Вот так началась наша с ней история любви, которая привела к свадьбе спустя полгода наших встреч. Как только мы подали заявление, в штабе написал рапорт об увольнении, который был направлен на рассмотрение. Я решил начать жизнь с чистого листа и находиться радом с любимой. Каждая ее репетиция, каждое выступление стояло на первом месте, потому что чувствовал себя виноватым перед ней и ее родителями. Они не одобрили выбор Оли, а после смены фамилии, вовсе, как с цепи сорвались. И, если Авраам еще более-менее отнесся с пониманием к дочери, и прекратил свои нападки, то, только не Каролина Эдуардовна. Я наблюдал за своей тещей, за ее поведением и отношением к дочери. Как тонко женщина манипулировала моей женой, заставляя испытывать Олю бесконечное чувство вины перед матерью. Однажды, вернувшись домой раньше, я стал свидетелем их скандала.
— Ольга! — кричала Каролина, уперев руки в бока, метала молнии. — Как ты смеешь мне угрожать! Я растила тебя, — стучит себе в грудь, словно давит на жалость и вновь на вину дочери, — я пожертвовала всем, чтобы ты ни в чем не нуждалась. И стала той, кем мы теперь тебя видим. Разве я многого от тебя прошу? — сощурив глаза, Каролина бестактно подходит к дочери и берет за плечи, немного встряхивая Олю. Моя пушинка отходит от матери, и деликатно смахивает материнские руки с себя, обозначая личное пространство и границы, тогда я ощутил гордость за свою девочку, что, наконец, она может противостоять нападкам матери.
— Мама, уходи, — тихо произносит и обнимает сама себя, защищаясь эмоционально. — Это мое решение, и я люблю своего мужа. Что за бред ты тут несешь? — взволнованное лицо Оли вдруг побледнело, когда она заметила в проеме дверей меня. Каролина Эдуардовна фыркнула и обернулась, натыкаясь на мой озлобленный взгляд и позу.
— Ну, здравствуй, Леонид, — быстро пробежалась по моей внешности, останавливаясь на губах, а потом на глазах. — Как поживает твоей отец? — вальяжно приближается ко мне, но я прохожу мимо нее, намеренно игнорируя ее выходку. Обнимаю Олю, попутно целую в губы. Каждое мое движение нервирует Каролину, наводя меня на неприятные мысли, будто мать ревнует дочь.
— Вы всегда можете пригласить моих родителей к себе на виллу, в чем проблема, — отвечаю теще, совершенно будничным тоном.
— Я спросила про твоего отца, — вздёрнув подбородок и сощурив свой взгляд, женщина еще раз глянула на дочь. — Девочка моя, — обращается к моей жене, лживо мягким тоном голоса, а Оля напряглась в моих объятиях, — подумай хорошенько над моими словами. — Затем резко разворачивается и покидает наш дом. В тот вечер Оля долго плакала в нашей спальне. Я предпринимал множество попыток выяснить, что между матерью и дочерью произошло, но моя пушинка сквозь слезы улыбалась и целовала меня, лишь бы я не задавал вопросов.
— Лёня, любимый, все хорошо, — утирая нос платком, она касается ладонью моего лица. — Не обращай внимание, это в ее репертуаре. Мне просто надо поговорить с папой, он уладит, обещаю. — Приближается и оставляет поцелуй. Губы от соли стали мягкими, но мне не хотелось, чтобы пушинка так переживала все внутри себя, будто не доверяет мне. На тот момент я получил последнее задание, которое в итоге растянулось на четыре года. Мои нахлынувшие воспоминания прерывает стук в дверь моего кабинета. Я мгновенно убираю фотоальбом в свою сумку.
— Войдите, — проговорил громко, чтобы меня услышали. Сам уставился в монитор компьютера, быстро пролистывая сообщения, не видел, кто вошел.
— Как всегда загруженный, — ласковый голос Дианы вмиг отрезвляет, я соскочил со своего места.