Проект «Тревожные Небеса»

– До следующий встречи, Вадим, – врач лучезарно улыбается мне, пока здоровяк превращённый в овощ и управляемый искусственным интеллектом вытаскивает меня за дверь, а я не в силах выговорить не слова.

Через минуту я уже пристёгнут к белой кровати в своей камере и смотрю следующую серию восторженного фильма о прекрасном государстве, в котором мне довелось жить. Роберт вводит препараты мне в плечо. Я смотрю в его глаза и хочу увидеть в их глубине хоть намёк на человека. Напрасно. Его там нет.

«Возможность выбирать свою судьбу и свою жизнь – вот основной девиз нашего Нового Мира», – вещает с экрана президент «Убежища 32», – «каждый из нас волен сам решить как и в каком направлении работать на благо нашего общества…»

Раздается звонок и щелчок. Санитар исчезает за дверью. Я напрягаю всё тело, слышен хруст ремней. Чёрт. Чёрт.

– Чё-о-о-о-орт! – что есть сил ору я, пытаясь заглушить мерзкую слащавую блевотину вытекающую изо рта человека на экране. Я начинаю дёргаться, пытаясь раскачать кровать, – А-а-а-а! А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Тщетно – она прикручена к полу. Я ещё раз напрягаюсь, пытаясь победить ремни:

– А-х-р-р-р-р-х-х-р-р-р-а-а-а-р-р… нет! Не-е-е-ет… – из моих глаз брызжут слёзы. Нет.

Я не верю этому. Я не мог на это работать. Я не мог потерять семь лет своей жизни. Они лгут, это не может быть правдой. Это какой-то бесчеловечный эксперимент. Слёзы стекают на подушку, затекают в правое ухо и там начинает чесаться. Нет. Это невозможно, это бред и безумие. Так. Не. Бывает. Нет. Нет… я в бессилии закрываю глаза.

«Вадим, ты согласен?» – спрашивает говорящая голова на экране.

– Иди в жопу… – со всхлипом отвечаю я.

«Прекрасно, Вадим! Я знал, что ты достойный гражданин нашего общества! Продолжим наше общение завтра. Отдыхай!»

Настенная панель выключается. Моё дыхание сбито всхлипами, горло болит. Накатившая усталость просит только одного – забыться, хоть ненадолго… упасть в этот омут, а там будь что будет. Будь что будет.

—

Почему так болит голова. Ощущение, что даже не голова, а всё… вообще всё, что может болеть от поясницы до затылка и даже чуть выше него пульсирует в такт морскому прибою в трёх метрах надо мной. Когда волна спадает, ноющая ля диез заставляет стискивать зубы, постепенно переходя выше и выше, пока не станет пронзительной фа, которая разбивается о берег и одновременно прошивает меня иглой острой боли насквозь и снова откатывается. В этом состоянии нет мыслей. В этом мире нет времени, только бесконечная пульсирующая боль. А ещё солнце. Оно то встаёт, то заходит. Но это не влияет на удары волн, пронизывающие как вязальные спицы всё моё тело и даже чуть дальше – на пару сантиметров выше затылка.

А ещё голоса. Они постоянно говорят, но я не могу разобрать ни слова. Это и не удивительно – они над водой, а я на три метра ниже линии прибоя. Шум волн заглушает слова, но я слышу, как они говорят там сверху. То громче, то тише. Солнце заходит и встаёт. Голоса, солнце, прибой, боль.

И вдруг наступает отлив. Голоса становятся ярче, боль острее. Солнце встаёт перед самым моим носом – оно грубой рукой насильно раскрывает мой глаз. В мозг ударяет луч белого света и я моментально слепну. Пульсирующая боль взвивается до соль диеза и там зависает в звенящем вибрато.

– Чёрт! Держи его! – орут голоса. Грубые руки хватают меня за конечности и сжимают тисками череп.

Я кричу.

– Коли! Коли! – надрывается один из голосов, – Коли, твою мать!.. – и я вновь ухожу под воду, солнце исчезает. Тают далёкие голоса. Растворяется даже боль. Остаётся только шум прибоя.

—

Я просыпаюсь от шума. Это даже не просто шум, а грохот. Как от бьющейся посуды. Так бывает, когда семилетняя Светка тайком пробирается в нашу спальню, чтобы стащить планшет, пока мы с женой спим, но случайно цепляет журнальный столик с оставленными бокалами. Я открываю глаза и ничего не вижу. Точнее я вижу – серую пустоту перед собой. Что это может быть? Ощупываю голову – она вся перевязана грубыми бинтами. Чёрт. Что со мной? Пытаюсь задрать повязку, чтобы освободить хотя бы один глаз.

– Тише, милок… тише! Ты чего дёргаешься? – над моей головой звучит женский старческий голос.

– Кто вы? Где я нахожусь? – я выставляю руку вперёд, пытаясь как будто нащупать откуда он идёт.

– Я Светлана Васильевна, не переживай так, милок! Сла-а-а-а-а-а-ав! Сла-а-а-а-ава-а-а-а! Позови Палыча, очнулся вчерашний-то!

– Светлана Васильевна? – я изучаю это имя в своей голове, пытаясь понять по нему, что со мной случилось. Но ответов нет. И эти звуки, даже когда я повторяю их сам, не дают мне ничего разобрать, – Где я? Что со мной произошло?

– Ну ты это… не торопись так. Ща Палыч придёт и всё тебе расскажет…

– Палыч… кто такой Палыч? – в серой пустоте передо мной я слышу как Светлана Васильевна шаркает в мою сторону.

– Палыч? Ну это наш… он говорит, что знает тебя…

– Знает? – я снова ощупываю свою повязку – А вы можете снять это с меня, чтобы я видел?