Меня всегда в очень важные моменты накрывало состоянием некой отстраненности. Такое чувство, что на какие-то секунды течение твоего личного времени становится отличным от всего остального мира, и ты успеваешь четко отследить и проанализировать окружающие события, несмотря на то, что они занимают считанные мгновения. И, что самое главное, в эти мгновения ты успеваешь принять решение. Привлекшим мое внимание объектом оказался кусок пыльной черной пленки, которой был занавешен вход в еще одно помещение. Скорее всего, нечто вроде ремонтной мастерской, учитывая несколько длинных столов, хаотично расставленных внутри. На одном виднелись темные, влажно поблескивающие пятна. Кровь. Пульс подскочил до предела, мозг будто переключился в новый режим, лихорадочно обрабатывая всю входящую визуальную информацию. Первым бросился в глаза отрез новенького, тщательно расстеленного прозрачного целлофана в одном углу. Потом в луч фонаря попали белые десятилитровые канистры с какой-то жидкостью вдоль стены, и только после, на периферии зрения засек движение чего-то светлого в дальнем углу комнаты. В круге белесого света оказалась абсолютно обнаженная, окровавленная, неподвижно стоящая девушка, глядящая широко распахнутыми и ничего не видящими глазами в пространство. Но она была живой, и это самое сейчас главное. Экзорцист почти полностью прикрылся ее телом, все что я мог видеть — это обе его руки и часть лица. Одна рука, с пистолетом, глядящим мне предположительно в лоб, располагалась на плече девушки, вторая же прижимала нож с длинным узким лезвием к животу жертвы, как раз в районе печени. Очевидно, мы обломали ублюдка как раз перед финалом. Он уже изрезал бедняжке всю кожу своими гребаными символами и собирался добить. Ощутил за спиной движение, и света стало больше — подтянулись Гарденин с Василием.
— Пошли вон, очарованные Заражением идиоты, — сипло прокаркал Бергман и прижал лезвие к боку девушки сильнее. — Вы не ведаете, что творите. Я ее исцеляю, как и других до нее, а вы хотите лишить ее душу права на освобождение от скверны. Остановитесь, велю я вам.
Гарденин заговорил с ним монотонно и успокаивающе, но моего разума смысл слов не достигал, потому что я лихорадочно высчитывал, какова вероятность попасть в руку Экзорциста, продолжавшую медленно вдавливать острие в плоть, и не ранить девушку. Чутье мне подсказывало, что тут вся словесная акробатика господина наставника окажется бесполезной. Этот скот настолько уверен, что его дело правое, что скорее сдохнет сам, чем отпустит девушку живой. Поэтому от болтовни я совершенно отключился и наблюдал за каждым малейшим изменение положения тел жертвы и маньяка, выжидая свою возможность. И не зря. Экзорцист стал пятиться к дальней стене помещения и при этом чуть сместился, немного больше выставляя локоть и давая мне шанс на поражение. И я его не упустил. Грохнул выстрел, нож звонко упал на пол, Бергман заорал и дернулся, инстинктивно толкая девушку вперед, прямо к метнувшемуся к ней и перекрывшему мне на секунду обзор Василию, а когда спина парня исчезла из виду, маньяк исчез. Безбожно матерясь, я рванул вперед, нашаривая светом в стене пролом, в который, видно, и нырнул Бергман. Снова выстрелы, еще одна, теперь совсем пустая комната, двери настежь, ведущие обратно в цех. Суматошно рвущие темноту лучи фонарей, крики. Спина бегущего в сторону выхода вдоль стены впереди человека. Без броника и каски, точно не свой. Я выстрелил, но как раз в этот момент он поравнялся с лестницей, и пули с оглушительным звоном врезались в металл. Старая конструкция застонала и дернулась. Еще световые всполохи дальше впереди. Все, выход перекрыт. Бергман, осознав это, развернулся ко мне и начал палить, дико крича и проклиная. Я метнулся вправо, но одна из пуль все же врезалась прямо в центр груди, даря непередаваемые ощущения внезапного столкновения с глинобитным тараном и отбрасывая меня инерцией назад. Громоподобный скрежет над головой, удар по голове и темнота.
ЭПИЛОГ
— Не вздумай у меня тут помирать, Чудинов. Я тебе с крючка соскочить не дам, даже не надейся, — Голос Гарденина искажался, будто был эхом прямо в моей опустевшей и жутко пульсирующей черепушке, каждым звуком подбрасывая и так нестерпимую боль на новый уровень. — Дыши. Дыши давай, покажи всем, какой ты засранец упертый.
Глаза не открывались, но какая-то скотина, подло издеваясь, светила фонарем прямо в лицо, порождая под веками страшную резь. Земля под спиной взбесилась и ходила ходуном, как будто намереваясь меня доконать еще и этой тряской.
— Отвали, сука, — хотел рявкнуть я, но вдохнуть не смог. Раскаленный стальной обруч стиснул ребра, позволяя только захрипеть, и неожиданно я ухнул в какой-то колодец, чему был даже рад, потому что долбаный свет и насилующий мои бедные мозги голос наставника стали удаляться. Уже почти предвкушал, что достигну прохладного мягкого дна, где так темно, тихо и спокойно, как всего будто подкинуло, возвращая в пыточное пространство.