Проект "Ворожея"

— Да что же вы издеваетесь, сволочи, — вопил я про себя, потому что вслух выходили какое-то бульканье и хрип.

— Прекрати мне это, Чудинов, — раздался снова голос Гарденина, и я с трудом все же сумел разлепить один глаз. Зрение не фокусировалось, вокруг суетились какие-то пятна, смутно напоминающие людей, но слух будто стал отчетливее, что нисколько не радовало, потому как чертов наставник никак не отставал.

Противный писк, шум двигателя, кто-то слишком громкий над самой головой:

— Снова остановка сердца-ау-у-уо-о-о, — И опять приятное падение вниз, из которого жестоко выдергивают.

Да что же вы за люди-то такие, мать вашу. Дайте человеку полминуты отдыха. Внезапно лицо Гарденина слишком близко и четко. Из носа у него хлещет кровь, глаза ввалились, как у покойника, и дико горят, ладони зачем-то на моей груди.

— Держись же ты, Антон, — шипит он. — Тебе никак подыхать сейчас нельзя.

Вот если я и правда готов концы отдать, то какого же черта последним должен видеть его физиономию, а не лицо Влады. Влада. Она же… я ей обещал.

— Да куда он у вас все время дергается? — возмущается незнакомый голос. — Сам себя же добивает.

— Влада? — прокаркал я, борясь с мутью, опять заволакивающей сознание.

— Нормально с ней все, — ответил Гарденин, и эта информация сработала словно волшебный выключатель, погрузивший меня полностью в комфортную темноту.

* * *

Просыпаться не хотелось категорически. Кто-то рядом ходил, чем-то лязгал, болтал, как на веревке подтягивая этой суетой сознание ближе к поверхности, и тут же вспыхивала всеобъемлющая боль. Она нигде не локализовалась, потому что была везде. У человека ведь не могут болеть кости? Или волосы? Видно, я уникум, потому что у меня и они болели. Поэтому я позволял себе снова и снова соскальзывать вниз, туда, где тихо и не больно. Но теперь мне и это перестало удаваться. Все вокруг стало какой-то гребаной Сахарой, и единственное, о чем могло думаться, — глоток воды. Нехотя открыв глаза, я увидел сначала белый потолок, но скосившись, заметил темную лохматую макушку. Слава тебе, Господи, еще одного возвращения в реальность с лицом Гарденина я бы уже точно не пережил. Влада уснула, сидя на стуле, уткнувшись лицом в сгиб одной своей руки, а вторая покоилась на моем предплечье, и стоило мне только шевельнуться, как она тут же подняла голову. Глаза у нее были опухшие, все белки в выступивших красных прожилках, щека помята, волосы растрепаны, морщинок как будто вдвое прибавилось, но как же я был рад ее видеть. От непроизвольного вдоха грудную клетку опять прострелило, причем сразу и везде.

— Приф-ф-ф-фет, — прошамкал я, как только перестал кривиться. Язык ощущался огромным липким инородным телом. — Попить даф-ф-фь?

— Конечно, Антош, — подскочила она и тут же пошатнулась, а мне бросилось в глаза, что она, кажется, похудела еще больше, хотя куда уже — и так мелочь в карман класть надо, чтобы ветром не унесло.

— Ты сколько тут со мной сидишь?

— Мне только три дня, как дежурить у тебя разрешили, до этого в реанимацию не пускали, — поднесла она подрагивающей рукой к моему рту бутылочку с трубочкой.

С первого же глотка я чуть не обкончался. Господи, как же человеку мало в жизни для счастья надо. Едва продрав глаза, увидеть лицо любимой женщины вместо опостылевшей рожи Гарденина и попить. Но Влада быстро отняла у меня сосуд с нектаром богов, и я глянул на нее обиженно.

— Нельзя так много сразу, Антош. — Млин, я вот как подсяду на это "Антош" и на все остальное вообще отзываться перестану.

— Как же хорошо тебя увидеть вместо этого… Леонида, — не сумел я удержать свою радость в себе, бегло осматривая собственное забинтованное и загипсованное тело на предмет выяснения полного ущерба. Похоже, обе ноги сломаны. И рука правая. И ребра. Но голова цела, и член, кажись, на месте, так что, Антоха, жить будем.

— У него инсульт, Антош. — Я вскинул голову и тут же зашипел от того, какой вспышкой отозвался затылок. — У тебя были множественные травмы, сильное кровотечение, грудная клетка смята и ребра пробили легкие. Ты трижды умирал по дороге в больницу, а он тебя возвращал и поддерживал, пока везли.

Под конец голос предал Владу, ее горло задергалось, и по лицу полились слезы. Она то и дело резко проводила рукавом белого халата по щекам, стирая упорно льющуюся влагу, не издавая ни единого звука, и при каждом этом порывистом движении от моего сердца словно отламывался кусок.

— Прости, подвел тебя, — повинился я, еще не в состоянии уложить новую информацию в раскалывающейся голове. — Обещал же, что не оставлю одну, а теперь, выходит, если бы не Гарденин… Бросишь меня за такие фокусы?

— Дура-а-а-к, — вот теперь Влада зарыдала в голос и рванулась ближе, тут же останавливаясь. — Господи, я и обнять тебя даже не могу сейчас.

— Вот такое я у тебя сокровище, — кривясь, я поднял левую руку и провел по ее мокрой щеке, впитывая потрясающее ощущение мягкости и теплоты. Лучше уж такое подтверждение, что жив, чем боль и жажда.