— Да я из-за твоих придурков врача из Катроса выписал!
— Ты че, опух совсем? — понизив голос, тихо сказал Темный. — Не на рынке.
Приди в себя.
— Где бородатый я сказал? — орал Молчун. — Ты думаешь, я тут шучу с тобой
с утра пораньше?
— Так ты что, меня пугать приехал?
— А ты что, ждешь, что я тебя к девкам повезу? Эти козлы моему пацану
мозги так законопатили… Он второй день по комнате из угла в угол ходит,
и что-то под нос бубнит!
— О-па… — Темный на самом деле сильно удивился. — Ну… я не знал, извини.
— Короче, если Шнайдер сыну не поможет…
— О чем базар, Молчун. Конечно, бородатый твой.
— Где он?!
— Без понятия, — соврал Темный. — Но я знаю у кого спросить…
— У кого? Я сам спрошу! — давил Молчун.
— Да успокойся ты! Я сказал вечером ты его получишь, значит получишь!
Не позднее девяти.
— Темный, я второй раз предупреждать не буду…
— Ну, хватит слюной брызгать, — холодно сказал Темный. — Если бы не горе
в твоей семье, положил бы я на все. И на предупреждения, и на быков твоих.
Молчун выпустил пар начал понемногу остывать.
— И как ты мог с этими козлами… — Он замолчал на полуслове, махнул рукам,
подошел к бару, налил себе водки на треть пивного стакана. — Это же уроды…
Их давить надо.
— Ну да, — хмыкнул Темный. — А наркоту ангелы раздают. Ты если такой
идейный шел бы санитаром в лепрозорий.
Молчун в два глотка выпил водку и бросил в рот колечко лимона. Лицо его
оставалось каменным.
— Миссионеры — такой же сладкий кусок, как и игровые автоматы, — спокойно
продолжал Темный. — Не я, так другой бы откусил. Ты вот, например, — улыбнулся
Темный.
Молчун молча дожевывал лимон.
— А за пацана твоего кто виноват тот ответит. Я даже не в обиде за погром
в гадюшнике. Имел право. Хотя конечно… ты извини, но… за детьми следить
надо.
Молчун развернулся и быстро пошел к двери. Когда он открыл ее, в соседней
комнате с дивана встали два охранника Темного. Молчун обернулся.
— Я жду до девяти. А потом плевал я на все, — сказал Молчун и вышел из
комнаты.
Темный медленно подошел к столу, налил себе пол стакана апельсинового
сока и так же неспешно прошел до окна. Сквозь тонкую, шелковую штору ему
было видно, как Молчун сел в раздавленное яйцо «Мерседеса», захлопнул
дверь и с визгом и дымом из-под колес выехал со двора.
— Хорек! — крикнул Темный.
Дверь мгновенно распахнулась и в комнату, в предчувствии неприятностей,
вошел Хорек. Темный продолжал рассматривать двор через окно.
— Почему я узнаю последний?! — сквозь зубы процедил Темный.
«Фаэтон-комета» неторопливо катила по улице Строителей. Солнце Фербиса
раскочегарилось и щедро напекало крышу автомобиля.
— Здесь, — сказал Шальшок, показывая на дом с химчисткой на первом этаже.
Салис включил правый поворотник и немного притормозив свернул во двор.
Земные и фербийские детишки играли в футбол, одаривая округу звонкими
криками. Салис остановил машину у второго подъезда, заглушил двигатель.
Лифт в доме не работал, имперские сыщики поднялись на четвертый этаж по
лестнице. На звонок в дверь вышел землянин шестидесяти лет. На нем были
пижамные штаны, белая футболка с надписью «Да здравствует император»,
на ногах шлепанцы. Голову его венчала роскошная лысина. В правой руке
землянин держал очки и сложенную в несколько раз газету.
— Павел Юрьевич? — спросил Салис.
— Да. С кем имею?
— Лоун Салис, имперский сыск.
— Монлис Шальшок.
Лопахин, взглянув на ромбы законников, поднял брови, тяжело вздохнул и
сказал, водружая очки на переносицу:
— Понятно. Ну что же… проходите.
Хозяин сделал два шага в глубь коридора и посторонился, пропуская гостей.
Сыщики вошли в квартиру.
— На кухню, пожалуйста, — сказал Лопахин, закрывая дверь. — Я как раз
чай пью, присоединяйтесь.
— С удовольствием, — сказал Салис и улыбнулся.
Квартирка у Лопахина была небольшая, кухня тесная. Павел Юрьевич налил
гостям чаю, поставил хрустальные розеточки и достал из холодильника литровую
банку варенья из фербийских вишен.
— До сих пор не могу поверить в эту дикость, — сказал Лопахин, большой
ложкой раскладывая варенье. — Многим сейчас несладко, но чтоб Шайкес на
такое пошел?…
— Вы считаете его неспособным на подобный поступок? — спросил Шальшок.
— На поступок-то он был способен, — вздохнул Лопахин присаживаясь на
табурет, — но ведь поступок поступку рознь. Мне вот тоже несладко, даже
еще тяжелее, чем Велатусу, но я же не прыгаю в окно, и не сжигаю себя
возле Императорского дворца.
— В предсмертной записке Шайкес объяснил свой поступок, — сказал Салис.
— В общем-то достаточно аргументировано.
— Глупости, — махнул рукой Лопахин. — Ну что он объяснил? Что ему не
нравится как ведут себя земляне на Фербисе? Так не все же земляне одинаковые.
Мы вот с ним были в приятельских отношениях. А что до прилета землян на
Фербисе тишь да гладь была?
— Откуда вы знаете содержание записки? — спросил Шальшок.
— Жена его рассказала. Как только ей сообщили, что он себя взорвал, она
сразу мне позвонила.
— Вы были друзьями.
— Да, наверное, все таки нет, — сказал Лопахин. — Скорее хорошими знакомыми.
Очень хорошими. Я раньше работал завкафедрой в медицинском институте,