Проективный словарь гуманитарных наук

Концепция «бедной религии» (на английский чаще переводится как «minimal religion») получила признание в западном религиоведении как одна из составляющих секулярного века и идущего ему на смену «постсекулярного». Известный канадский философ и религиовед Чарльз Тейлор пишет в своем фундаментальном исследовании «Секулярный век»: «“Бедная религия” – это духовность, которая проявляется в тесном кругу семьи и друзей, а не в храмах. Она сознательно тяготеет к уникальному, как в человеческих индивидах, так и в окружающих их вещах и среде. Вопреки универсалистской заботе о “дальних”, которая подчеркивается в коммунизме по Марксу, эта бедная религия почитает “образ и подобие Бога” в отдельных личностях, с которыми мы разделяем свою жизнь. Но поскольку эта религия зародилась вне конфессиональных структур, ей присущ свой универсализм, род спонтанного и нерефлективного экуменизма, для которого само собой разумеется сосуществование множественных форм духовности и богопочитания. Даже когда люди, поначалу склонные к духовности такого рода, в конце концов приобщаются к какой-либо церкви, как это часто и происходит, они все-таки сохраняют прежнюю широту взглядов» [183].

Концепция бедной веры позволяет лучше понять и специфику религиозных мотивов в классической русской литературе. Малкольм Джонс полагает, что религиозный минимализм Достоевского стал одним из источников «бедной веры», много позднее возникшей в позднесоветском обществе [184]. Эту точку зрения поддерживает Роуэн Уильямс, профессор теологии Оксфордского университета, с 2003 по 2012 год архиепископ Кентерберийский: «Христианство в России всегда несло в себе “негативный” импульс, тенденцию апофатического отрицания того, что Бог может быть постигнут в слове, образе или понятии. <…> Прежний религиозный импульс [отрицания], как ни парадоксально, сохранился и после смерти официального атеизма, проявляясь как неясное чувство священного, ускользающее от дефиниций. Это чувство обнаруживается в народной религии, а более сознательно – в неоязычестве и в том, что Эпштейн называет “минимальной религией”. Здесь религиозное чувство отделяется от любой доктринальной специфики» [185].

У бедной веры может быть свое эсхатологическое, мессианское измерение. Мессианство, присущее всем религиям Авраамова корня, – это ожидание Мессии и постоянная готовность к его приходу. «Бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» (Матф., 25: 13). Бедное мессианство, или мессианистичность (термин Ж. Деррида), – это более широкое незнание: не только дня и часа, но и самой возможности пришествия Мессии. Такая мессианистичность как проекция бедной веры в абсолютное будущее не гарантирует появления настоящего Мессии, скорее заведомо наделяет любого «претендента» свойствами лжемессии, то есть остается ускользающим горизонтом, на линию которого, возможно, нельзя наступить. Мессианистичность исключает всякие гарантии – это скорее горизонт отсутствия, заново пустеющий после очередного краха мессианских ожиданий и вместе с тем сохраняющий открытую структуру ожидания, сходную со структурой гостеприимства. Абсолютное гостеприимство не знает заранее, какой гость появится на пороге, будет ли он сильным или слабым, добрым или злым, женщиной или мужчиной, стариком или ребенком… Так и бедное мессианство – это мессианство, возведенное в абсолют и одновременно сведенное к минимуму, это ожидание, открытое любым неожиданностям, в том числе и непоявлению Мессии. Это условие всякой другой веры, в ее отличии от знания и уверенности, – пред-верие всех вер.