Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

Лонсдейл содержался под «особой охраной» по указанию английской контрразведки МИ-5. Видимо, там считали, что этот смелый и волевой человек вряд ли станет терпеливо отбывать четверть века в тюрьме.

И вот тут у них произошла накладка. Два советских разведчика, содержавшихся в Уормвуд-Скрэбс под самым пристальным контролем, смогли… встречаться и говорить между собой. Всех, находившихся под «особой охраной» заключенных, выводили на прогулки вместе под усиленным конвоем. Для этого было отведено специальное место на тюремном дворе. В МИ-5 не знали всех деталей «особой охраны», в частности, порядка прогулок. Там было только известно, что совершить побег из-под «особой охраны» невозможно, и контрразведчиков вполне устраивало такое положение своих подопечных. А тюремное начальство не имело инструкций, запрещающих контакты «спецзаключенных» друг с другом.

Лонсдейл, человек среднего роста, крепкого телосложения, с широким приветливым лицом и очень умными карими глазами, подошел к Блейку и представился. Джордж сразу же узнал его по фотографиям, которыми несколько месяцев назад пестрели английские газеты, освещавшие процесс над ним в Портленде. Видимо, Лонсдейлу было тоже что-то известно о Блейке, иначе бы он вряд ли пошел на контакт с ним.

Держался он с удивительной стойкостью и всегда находился в хорошем настроении. Лонсдейл был прекрасным рассказчиком, и в первые недели пребывания в тюрьме общение с ним служило для Джорджа большой моральной поддержкой. Во время ежедневных прогулок в мрачном тюремном дворе они, естественно, обсуждали возможности своего освобождения из тюрьмы. Лонсдейл, по всей видимости, был уверен в том, что его, как советского гражданина, в скором времени обменяют на какого-нибудь захваченного в СССР английского агента. Так оно действительно и произошло, правда, только в 1964 году[12].

Когда он сказал Джорджу, что его переводят куда-то из Уормвуд-Скрэбс, тот загрустил. Правда, с другой стороны, была надежда, что такой перевод связан с предстоящим освобождением Лонсдейла, и это радовало Джорджа. Но все равно ему было тяжело расставаться со столь мужественным и стойким человеком, вселившим в него столько надежды и оптимизма.

Блейк понимал, что ему нельзя надеяться на участь Лонсдейла. Он был английским подданным, бывшим государственным служащим, и власти не согласятся отпустить его. Советские друзья бессильны помочь ему. Остается одно — надеяться на собственные силы.

Заметив, что Джордж расстроен расставанием, Лонсдейл положил ему руку на плечо и сказал:

— Не грусти, пятидесятилетие Революции мы встретим на Красной площади! И потом обязательно отметим встречу.

Тогда Джордж только улыбнулся. Он подумал, что товарищ просто хочет уже в который раз подбодрить его, и не придал этим словам никакого значения.

Он вспомнил об этом только 7 ноября 1967 года. Советские разведчики Джордж Блейк и Конон Молодый стояли на трибуне для почетных гостей и, чуть ежась от утреннего холода, смотрели парад войск на Красной площади по случаю пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции. А вечером, в компании друзей и коллег, они подняли бокалы за встречу, за дружбу.

Конон Трофимович весело подмигнул Джорджу. Он ничего не сказал, но тот понял, что Молодый вспомнил их прощальный вечер в темном сыром дворе тюрьмы Уормвуд-Скрэбс и свои ставшие пророческими слова. С тех пор они часто встречались вплоть до 1970 года, когда Конона Трофимовича не стало. Но больше всего Джорджу запомнилась именно их юбилейная ноябрьская встреча.

Но до этого момента оставалось шесть с лишним лет, пять из которых Джорджу предстояло провести в тюрьме. И не было дня, чтобы Блейк не думал о побеге.

Под «особой охраной» Джордж пробыл полгода. Однажды утром его вызвали к старшему надзирателю, где выдали обычную тюремную одежду. Это означало, что с него снимают «особую охрану». В тот же день Джорджа перевели в корпус «Д», называемый центральной тюрьмой, где содержатся заключенные со сроком свыше трех лет.

Перевод в новую «обитель» радовал Блейка. Там можно было общаться с людьми: из одиночки выпускали на прогулки по коридору, разрешалось смотреть телевизор в специально отведенной для этого комнате. Через несколько примерно проведенных в тюрьме лет заключенного «премировали» — предоставляли возможность иметь собственный радиоприемник. Кроме того, Джорджа определили на работу в пошивочную мастерскую.

Даже столь относительная свобода давала ему возможность тщательно изучать обстановку в тюремном корпусе, его планировку, систему охраны.

Для побега нужна хорошая физическая форма. Сохранить ее в тюрьме не так легко. Тюремная еда содержала много крахмала, и при отсутствии физической нагрузки можно быстро располнеть. Джордж стал ограничивать себя в пище, каждый вечер делал гимнастику по системе йогов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное