Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики

Я с великим нетерпением предвкушала, как покину это ужасное место, однако, когда минута освобождения настала, отъезд причинил мне душевную боль. Десять дней я была одной из них. Как ни глупо, мне казалось предельным эгоизмом бросать их в несчастье. Я ощутила донкихотское желание помочь им своим состраданием и присутствием – но лишь на мгновение. Решетки растворились, и свобода никогда не казалась мне слаще.

Вскоре я пересекала реку, приближаясь к Нью-Йорку. После десяти дней в сумасшедшем доме на острове Блэкуэлл я снова была свободной девушкой.

Глава XVII. Следствие Большого жюри

Вскоре после того, как я попрощалась с лечебницей для умалишенных на острове Блэкуэлл, я получила повестку предстать перед Большим жюри[18]. Я с удовольствием последовала приказу, всем сердцем стремясь помочь несчастнейшим Божьим созданиям, которые оставались узницами после моего отбытия. Пусть я не могла даровать им величайшее из благ – свободу, но надеялась по крайней мере повлиять на других, чтобы сделать их жизнь более сносной. Двадцать три присяжных заседателя оказались джентльменами – мне не пришлось трепетать в их августейшем присутствии.

Я поклялась, что мой рассказ правдив, а затем передала все, от моих первых шагов в Приюте до освобождения. Вслед за этим члены жюри попросили меня сопровождать их в поездке на остров, и я с радостью согласилась.

Никто не должен был знать о готовившемся посещении, и, однако, вскоре после нашего прибытия к нам присоединились один из попечителей и доктор Макдональд. Один из присяжных сказал мне, что из разговора с кем-то он узнал, что в лечебнице были предупреждены о нашем визите за час до нашего прибытия на остров. Должно быть, это произошло в то время, когда Большое жюри инспектировало корпус для душевнобольных в Бельвью.

Это второе мое посещение острова разительно отличалось от первого. На этот раз мы плыли на чистой новой лодке: как я узнала, та, на которой я путешествовала прежде, была поставлена на ремонт.

Жюри опросило нескольких санитарок, которые дали показания, противоречившие друг другу и моему рассказу. Они признались, что обсуждали готовившийся визит комиссии с доктором. Доктор Дент признался, что никоим образом не мог сказать с уверенностью, была ли ванна холодна и скольких женщин купали там, не меняя воду. Он знал, что еда была ненадлежащего качества, но объяснил это нехваткой средств.

Была ли у него возможность убедиться наверняка в жестокости санитарок по отношению к пациенткам? Нет, не было. Он сказал, что все врачи некомпетентны и это также объясняется нехваткой средств, не позволяющей нанять сведущих медиков. В разговоре со мной он сказал:

– Я рад, что вы это сделали, и, знай я раньше о вашей миссии, я оказал бы вам содействие. У нас нет никакого другого способа узнать, каковы здесь порядки. С тех пор, как ваша статья была опубликована, я обнаружил, что санитарка в Приюте выставляет пациенток сторожить наше приближение точно так, как вы описали. Она уволена.

Привели мисс Энн Невилл, и я поспешила встретить ее в коридоре, потому что знала, что зрелище такого множества незнакомых джентльменов взволновало бы ее, будь она даже в здравом рассудке. Мое опасение было не напрасным. Надзирательницы сказали ей, что ее собирается допрашивать толпа мужчин, и она тряслась от страха. Хотя я покинула ее всего две недели назад, она выглядела тяжело больной – так разительно она изменилась. Я спросила ее, принимала ли она какие-то лекарства, и она ответила утвердительно. Потом я сказала, что все, чего я от нее хочу, – чтобы она рассказала комиссии обо всем, что случилось с нами с тех пор, как нас с ней привезли в лечебницу, чтобы убедить их, что я в здравом уме. Она знала меня только как мисс Нелли Браун и была в неведении о моей статье.

Она не принимала присягу, но ее рассказ, должно быть, убедил всех слушателей в правдивости моих показаний:

– Когда нас с мисс Браун привезли сюда, санитарки были жестоки, а еда была такой скверной, что невозможно есть. У нас было недостаточно одежды, и мисс Браун постоянно просила дать нам еще. Я думаю, она очень добра, потому что, когда доктор пообещал ей еще одежды, она сказала, что отдаст ее мне. Странно, но с тех пор, как мисс Браун увезли, все изменилось. Санитарки очень любезны, и нам выдали много одежды. Доктора часто посещают нас, и еда стала гораздо лучше.

Нужны ли были другие доказательства?

Потом члены комиссии зашли на кухню. Она сияла чистотой, и две подозрительно открытые бочки соли красовались прямо у двери! Выставленный на обозрение хлеб был прекрасным, белым и ничем не походил на тот, который нас принуждали есть.

Коридоры мы нашли в безупречном порядке. Кровати стали лучше, а ведра, в которых нам приходилось мыться в коридоре 7, сменились сверкающими новыми раковинами.

Заведение выглядело образцовым, и никто не нашел бы в нем изъяна.