Хотел ли талантливый режиссер обозначить какие-то внезапно открывшиеся ему черты "шотландской трагедии"? Собирался ли он сосредоточиться на формализации каких-то смысловых блоков пьесы? Сочинял ли сценический текст безотчетно? Нет нужды разбираться. Что-то на сей раз не заладилось, привело к распаду целостной сценической формы, к возникновению бессистемной мозаики режиссерских "отсебятин", к утрате сколько-нибудь внятного культурного смысла. То, что в иных спектаклях режиссера казалось рожденным предельной искренностью, здесь кажется надуманным, вымученным; что увлекало таинственной неразгаданностью, магией, оборачивается режиссерским "пре-стидижитаторством", ловкостью рук. Видимо, системный риск на этот раз не оправдался. Перед московским зрителем предстал нередкий в практике мирового театра случай, когда, как заметил Питер Брук, "мы хотим магии, но путаем ее с фокусничеством".
"Макбет" принадлежит так называемому трудному искусству, у которого со зрителем складываются непростые отношения. Однако еще никогда в отношениях со зрителем Някрошюс не был столь безразличен. Создается впечатление, что он отказался контролировать свое воображение, отбирать из того, что придумано, — все подряд выносит на сцену; его фантазия самодостаточна и интровертна, как если бы он постоянно находился под гипнозом собственного дарования. Зрителям же, готовым принять участие в происходящем на сцене таинстве, остается ждать и надеяться. Но время идет, а смысл происходящего остается темен. И время растягивается, становится вязким, разряжается суетной перенасыщенностью всякой всячиной, вызывая нарастающее чувство недоумения и неловкости. Впрочем, и этот опыт важен для понимания той модели игрового театра, которую условно можно назвать "неупорядоченной", в которой, говоря словами Ю. М. Лотмана, "чем выше избыточность, тем меньше информативность". В общекультурном плане спектакль Някрошюса подтверждает: в мире и в искусстве нарастающий поток информации ведет к ее девальвации, качество сообщений все очевиднее вытесняется их количеством. Наконец, трагедия Шекспира в истолковании гостя из Литвы, чье искусство недавно было провозглашено нашими восторженными западными коллегами "голосом новейшего европейского театра", является блестящим примером входящего в обиход мирового театра так называемого "закрытого текста". Такого текста, который не вступает в контакт ни с историческим, ни с идеологическим, ни с культурным контекстом и принципиально настроен на полное отсутствие коммуникации.
(Закрытый текст//Театр. 1999. №2).
Глава вторая. РАЗГОВОРЫ
Март 1992 г.
Спектакль Нового Национального театра Марселя "Грааль-театр" занимает внимание зрителей с двух часов пополудни до полуночи. И экспансивные марсельцы, казалось бы, постоянно поглощенные заботами текущего дня, забыв обо всем на свете, надолго погружаются в поэтический мир средневековых легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого стола...
В двух шагах отсюда по залитому солнцем проспекту, как обычно, течет многолюдная и шумная толпа, живет напряженной жизнью огромный город-порт. А в помещении старинного театра "Жимназ", приютившегося на тихой улочке, происходит нечто необыкновенное, творится театральное чудо, оживает удивительная по красоте и поэтичности сказка, населенная чудовищами и феями, гигантами и карликами, возникает феерический мир волшебных превращений, нескончаемых любовных историй, рыцарских турниров, опасных странствий. Здесь моменты высокой лирики уживаются со звонкими шутовскими эпизодами, а пламенная риторика соседствует с наивными фарсовыми трюками. Здесь соединяются простота и сложность, расчет и вдохновение, являя совершенно особенный тип постановки.
Зримо реализуя особенности средневековой культуры, утонченно-рафинированной и вместе с тем простонародно-грубоватой, донося до зрителя дыхание древней поэзии, даруя ему возможность заново обрести, казалось бы, навсегда утраченное детство, этот спектакль обращен к современности. Воспевая истину, красоту и благородство, он напоминает о том, как неимоверно трудно защитить сегодня эти вечные ценности, извлекает из прошлого урок настоящему, заставляет думать о будущем.
Создатель этого спектакля, ставшего торжеством вдохновения и веры в возможности сценического искусства, организатор этого театрального празднества, исполненного духа демократизма, подлинный "conducteur du jeu" — "руководитель игры" — и, наконец, первый актер театра — Марсель Марешаль, автор книги "Путь театра".