Размышляя в одной из своих статей об особенностях работы Международного центра театральных исследований, Брук писал, что новизна сценических поисков и близость к жизни должны совмещаться в театральной постановке: "Именно в совместном присутствии узнаваемого и неузнаваемого состоит то, что делает театр столь близким людям. В этом и заключается большая человеческая правда — единственный стимул всякого театрального эксперимента". Шекспировский спектакль Брука — этот театральный эксперимент, вынесенный на широкую аудиторию, — как и постановки Жана-Луи Барро и Марселя Марешаля, с которыми мне удалось познакомиться, порождает "благоговейную сосредоточенность зрительного зала". Он еще раз убеждает в том, что в сегодняшней Франции есть зритель, который всей душой любит истинно высокое театральное искусство, готов поддержать усилия мастеров сцены, направленные на поиск подлинных духовных ценностей, противостоящие "не-искусству" коммерческих развлекательных зрелищ, индустрии "бульварного театра". И многое зависит от того, с чем эти мастера идут к зрителю...
(Для кого будет праздник? // Театр. 1980. №6).
О проблемах французской сцены в апреле 1986 г.
"... Да, я люблю театр...
Театр в кризисе?
Но правительство социалистов гордится тем, что при нем ассигнования на театр выросли почти вдвое. Театры возникают сегодня в Париже — да и по всей Франции — как грибы после дождя. Сводные программы парижских зрелищ пестрят новыми названиями и именами.
Изменилось не только экономическое положение театра— произошли заметные перемены организационного характера. Это выразилось в назначении на многие "командные" посты в области культуры деятелей левой ориентации.
Эти перемены дали основание новому директору "Комеди Франсез" заявить: "Мы вступаем, я верю, в новый, значительный и энергичный период жизни нашего театра".
И театральные впечатления — по крайней мере, на первый взгляд — подтверждают эти оптимистические прогнозы. Никогда прежде мне не доводилось видеть в Париже за сравнительно короткое время так много ярких, разительно отличающихся друг от друга спектаклей, которые как бы специально сошлись на театральной афише для того, чтобы опровергнуть тревожные раздумья Жиля Сандье.
Однако ситуация во французском театре 80-х годов складывается весьма непростая. Она отражает углубление экономического кризиса, обострение социальных противоречий, поляризацию политических сил в современном французском обществе. Эти процессы зачастую выплескиваются наружу, на улицы и площади французской столицы, резкими диссонансами вторгаясь в такое на первый взгляд праздничное течение "парижской жизни".
Увеличивается число безработных, растут цены, и в поведении современного рядового парижанина становятся заметны непривычные черты — озабоченность, внутренняя напряженность, суровость. Нынешний Париж живет тревожно, обостренно ощущая опасность новой войны. В большом парижском супермаркете по внутренней .трансляции передается не реклама, не объявление об очередной распродаже, но информация о международных событиях последнего часа. И толпы покупателей и продавцов на время забывают о том, зачем все они здесь очутились, как будто из динамиков под сводами магазина вот-вот разнесется сирена воздушной тревоги.
Перемены во внешнем облике парижской жизни театральная ситуация отражает сполна.
Так, приход новых людей к руководству театральной жизнью Франции вызывает бешеное сопротивление правых. Стоило Бернару Собелю осуществить в театре парижского пригорода Женневилье попытку актуального прочтения "Марии Тюдор" Гюго, как тотчас в правой прессе была развязана травля режиссера, осмелившегося создать "красный спектакль". По всей Франции сегодня под предлогом борьбы за экономию и рентабельность театра правые мерии лишают муниципальные театры субсидий, увольняют директоров, известных своей левой ориентацией, как это произошло в Нанте, Туркуэне, Таверни, Сент-Этьене... Правые не скрывают своих целей — они хотят "вырвать у левых монополию на культуру", они полны решимости "бороться против засилья идеологии в культурной жизни".