Профессия: театральный критик

В дни фестиваля я не раз вспоминал мысль, высказанную в свое вре­мя П.Марковым: "Укрепление взаимной дружбы культурным общением" должно происходить на "высоком уровне"; "горячие аплодисменты и мно­гократные вызовы не всегда могут быть мерилом подлинного успеха".

"Дни театра ФРГ в Москве" стали праздником с весьма противоре­чивым итогом, оставившим без ответа множество вопросов. Мы не уви­дели на сценических подмостках многих замечательных немецких акте­ров—почему? Мы не познакомились с постановками пьес ведущих дра­матургов ФРГ Ф. К. Кретца, Б. Штрауса, П. Хандке, М. Шперра, Т. Дорста, не говоря уже о великом Брехте, — по какой причине? Мы не увидели спектакли таких выдающихся современных режиссеров, как Петер Па-лич, Клаус Пайман, Петер Цадек, Альфред Кирхнер, Юрген Флимм и других,— в связи с каким, хотелось бы узнать, стечением обстоятельств?

Может быть, театр Западной Германии сегодня "на спаде" и "не в форме"? Но как же тогда "Три сестры" и "Гвоздики", как же программа видеотеки, которая, несомненно, была выше основной массы спектак­лей, привезенных в Москву? В культуре ФРГ преобладают вовсе не "ус-редненно-типические" постановки, но спектакли-события, вполне само­стоятельно и художественно-впечатляюще трактующие традиции на­циональной сцены. Совсем недавно я познакомился с Театром ан дер Рур из Мюльгейма, которым руководит Роберто Чулли — глубокий и ни на кого не похожий художник, со своим видением мира и представлени­ем о театральном языке. Его спектакли, без всякого сомнения, украсили бы афишу фестиваля. Почему же им не нашлось в ней места?

Организация фестивалей, подобных "Дням театра ФРГ в Москве", дело новое, и без ошибок здесь не обойтись. Речь идет, однако, об ином: о точном ощущении общей цели, о высоте критериев.

Сегодня мы остро нуждаемся в новых идеях, в расширении круго­зора театрального творчества. Вряд ли разумны усилия, направленные на то, чтобы "просветить" нас, а заодно как бы и утешить: мол, театр во всем мире переживает далеко не лучшую пору... Нам нужны и интерес­ны сегодня спектакли, способные вызвать художественное потрясение и резко продвинуть нас вперед в понимании состояния мирового театра и своего места в нем. Потому-то мне и хочется закончить эту статью но­той оптимистической, прочувствованной и благодарной: снова и снова в моей памяти под этими высокими елями, под этим осенним небом чере­дой проходят такие отстраненные, такие близкие герои чеховского спектакля Петера Штайна, снова и снова бередит воображение и мысль стойкая человечность поэтических озарений Пины Бауш...

(После праздника // Театральная жизнь. 1989. №14).

Три шкатулки и черная дыра

Чеховские постановки на Первом международном фестивале им. А. П. Чехова

Март 1993 г.

Искусство не учит ничему, кроме понимания того, как значительна жизнь.

Генри Миллер. "Размышления о писательстве"

Чеховская драматургия универсальна. Она способна вписаться в любое время, выразить не только преобладающие его черты, но и са­мые тонкие оттенки духовной жизни. Это общее место тем не менее вспоминается при каждой новой встрече с той или иной постановкой чеховской пьесы.

Кажется, в театре текущего десятилетия Чехов стал самым репер­туарным из классиков, обойдя самого Шекспира. В последние годы к драматургии Чехова обращались Брук и Ронкони, Палич и Шеро, Пен-тилье и Чулли, Штайн и Щербан, не говоря уже о Крейче, осуществив­шем недавно свою двадцать первую чеховскую постановку. Весь цвет мировой режиссуры внес свой вклад в сценическую историю Чехова конца XX столетия.

Остерегусь говорить об общности этих театральных опытов. Слиш­ком различны национальные традиции и индивидуальности режиссеров, их содержательные и художественные установки. Тем не менее заметно тяготение к двум способам истолкования Чехова. Одни подключаются к традиции, пытаются учесть прежний опыт прочтения чеховских пьес. Другие ориентируются на неожиданные и, казалось бы, далекие от тра­диционного восприятия чеховского творчества современные театраль­ные поиски.

Ничего странного ни в том, ни в другом нет.

Сценическая история Чехова необычайно богата. И при желании любой художник может отыскать в ней если не единомышленников, то хотя бы предшественников. С другой стороны, со времени написания последней чеховской пьесы — "Вишневого сада" — прошло без малого девяносто лет. За это время человечеством было столько видано, пере­жито, художественное сознание столь разительно изменилось, что вполне возможно предположить влияние на современный чеховский спектакль самых парадоксальных имен— Пиранделло, например, или Беккета, Чаплина, скажем, или Феллини. Все эти художники Чехову чем-то обязаны. Не пришла ли на исходе нашего столетия и их очередь "платить долги"?..