Ну, он явился сюда не для того, чтобы обрести нового друга. Поставив портфель у ног, он положил руки на колени.
— Чтобы объяснить причину моего появления, мистер Уиллок, — сказал он, — мне придется затронуть некоторые личные интимные моменты, имеющие отношение к вам и вашей семье. К вашему сыну и его адаптации.
Брови Уиллока вопросительно приводнялись.
— Я знаю, — продолжил Либерман, — что вы и миссис Уиллок получили его в Нью-Йорке от некоей «Элизабет Грегори». И прошу поверить мне, — он склонился вперед, — никто не собирается причинять вам хлопоты в связи с этим. Никто не собирается забирать от вас сына или привлекать вас к ответственности за нарушение закона. Все это было давным-давно и не имеет значения, то есть, не имеет прямого значения. Даш вам слово.
— Я верю вам, — серьезно сказал Уиллок.
Потрясающее хладнокровие, если он может так спокойно воспринимать сказанное: он даже не шевельнулся, продолжая сплетать и расплетать кончики пальцев, лежащих на крышке зеленого альбома.
— Элизабет Грегори было не ее настоящее имя, — сказал Либерман. — По-настоящему ее звали Фрида Малони, Фрида Альтшуль Малони. Вам доводилось слышать это имя?
Уиллок задумчиво нахмурился.
— Вы имеете в виду ту нацистку? — спросил он. — Которую выслали в Германию?
— Да, — Либерман приподнял портфель. — У меня тут есть несколько ее снимков. Вы увидите, что…
— Не утруждайтесь, — остановил его Уиллок.
Либерман поглядел на него.
— Я видел ее изображения в газетах, — объяснил Уиллок. — И она показалась мне знакомой. Теперь я знаю, в чем дело. — Он улыбнулся. «Дело» прозвучало как «тело».
Либерман кивнул. (Сознательно ли он так ведет себя?. Если не считать попыток подражать его речи, Уиллок был вежлив и расположен к нему). Он распустил ремни, стягивающие портфель, и посмотрел на Уиллока.
— Вы и ваша жена, — сказал он, стараясь как можно правильнее выговаривать слова, — были не единственной парой, которая получила ребенка от нее. Она имела дело с супругами Гатри; мистер Гатри погиб в ноябре.
Теперь на лице Уиллока появилось озабоченное выражение. Его пальцы безостановочно выбивали дрожь по крышке альбома.
— Они стали жертвами нацистов, прибывших в страну, — продолжил Либерман, кладя себе портфель на колени, — бывших эсэсовцев, которые убивали отцов мальчиков, полученных от Фриды Малони. Они убивали их точно в таком же порядке, как и происходило усыновление, и с теми же промежутками во времени. Вы следующий, мистер Уиллок. — Он кивнул. — И скоро они явятся к вам. Но есть и многое другое. Поэтому я обращаюсь за помощью в ФБР и вот почему мне бы хотелось, чтобы вы были под охраной. И более надежной, чем ваши собаки.
Он показал на дверь рядом с диваном: собаки за ней продолжали скулить, но лишь одна или две из них еще утомленно полаивали.
Уиллок в изумлении покачал головой.
— Х-мм, — пробормотал он. — Это так странно! — Он удивленно посмотрел на Либермана. — Убивали только отцов этих детей? Но почему? — На этот раз произношение у него было безукоризненное; он тоже сделал над собой усилие.
Боже милостивый, да конечно же! Вовсе он его не передразнивал, сознательно или несознательно, просто он, подобно ему, постарался справиться с присущим ему акцентом!
— Не знаю… — сказал Либерман.
Его туфли и брюки, присущи, скорее, горожанину, а не человеку, живущему в сельской местности; эта исходящая от него враждебность; собаки, запертые за дверью, чтобы «не мешали»…
— Вы не знаете? — переспросил Уиллок, смахивающий на нациста. — Все эти убийства имели место и фы не снаете причину?
Но убийцам было пятьдесят с лишним, а этому человеку должно быть лет шестьдесят пять, может, чуть меньше. Менгеле? Не может быть. Он в Бразилии или в Парагвае и не осмелится показаться севернее их границ, он не может сидеть здесь, в Нью-Провиденсе, в Пенсильвании.
Он покачал головой: нет, это не Менгеле.
Но Курт Кохлер был в Бразилии и прибыл в Вашингтон. Его имя можно было найти в паспорте Барри или в его бумажнике, как ближайшего родственника…
Из-под альбома вынырнул револьвер и он увидел устремленное на него дуло.
— В таком случае я сам должен вам рассказать, — сказал человек, держащий оружие.
Либерман присмотрелся к нему: несколько удлинить волосы и придать им темный цвет, на верхнюю губу тонкие усики, сделать его помоложе, одеть в мундир… Да, это Менгеле, Менгеле! Ненавистный Ангел Смерти, убийца детей, за которым он так долго охотился! Сидит вот здесь, перед ним. Улыбается. Держит его на прицеле.
— Небеса не простят мне, — по-немецки сказал Менгеле, — если вы так и умрете в неведении. Я хочу, дабы вы доподлинно поняли, что произошло в течение последних двадцати лет. У вас такой остолбенелый взгляд только из-за пистолета или из-за того, что вы узнали меня?
Моргнув Либерман перевел дыхание.
— Узнал, — сказал он.
Менгеле улыбнулся.