На совещании, кроме служивых, присутствовали офицеры городка. Мэр говорил о внимательном отношении к посетителям, особенно к ветеранам. Потом привстал майор Строганов.
– Вы позволите, Михаил Петрович?..
Мамаев кивнул. Майор выпрямился во весь свой внушительный рост.
– Вы что же это, раздолбаи, делаете? Старухи от вас плачут, жалобы пишут. Только что уважаемый мэр, господин Мамаев, с этаким олимпийским спокойствием упомянул заявление бывшей учительницы Нестеровой. Она собрала все документы на субсидию по оплате услуг ЖКХ, но на два дня опоздала подать их. Ну там, хвори всякие возрастные, старческая рассеянность… И была вынуждена уплатить за апрель по полной! Тысячу восемьсот рубликов! А пенсия у неё, между прочим, и двух тысяч не достигает. Она, бедняга, ходила по вашим кабинетам, а вы все тыкали её носом в закон: документы сдаются до пятнадцатого… Вместо того, чтобы снизойти и списать этот нечаянный долг. Она так и написала в жалобе: «Нашей власти пальца в рот не клади! А положил по нечаянности, по оплошности, по нездоровью – с громадным удовольствием откусят!» Мы в штабе с этим делом разобрались. Учительнице её апрельскую пенсию вернули. Виновники – Ерёменко и Сизов – были высечены и пошли на гауптвахту, но и там ухитрились передраться. Их начальник, уважаемый Валентин Николаевич, вместо того, чтобы разобраться по-человечески, не доводить до жалобы, бегает, извините, по бабам! Не стану уточнять, какого пошиба. Я приказал его высечь. Вы понимаете, что вы позорите государство? Народ перестаёт доверять! Тот самый народ, заработавший деньги, на которые страна вас содержит! Вы же государственные служащие! Как говорили раньше – чиновники. Если вы не смирите ваши жестокие и равнодушные нравы – помните!
После совещания Кузякин попался на глаза Селиванову. Прапорщик ткнул его пальцами в живот.
– А, Пузякин! Брюхо сыто, жопа не бита! Ну ничего, дела поправимые…
– Я Кузякин, товарищ прапорщик.
– Кузякин будешь, когда похудеешь. Что, любишь поесть?
Собственно, обжорство тут было ни при чём. Все мужчины в кузякинском роду были ниже среднего роста, зато с
Спорить с помкомроты по поводу фамилии Кузякин сейчас не собирался. Бесполезно, да и опасно…
– Беги к воротам, – распорядился Селиванов. – Поможешь ребятам жалобы принести. В штаб, в жалобный отдел, капитану Мурову.
– Есть, товарищ прапорщик!
За воротами он увидел двух лейтенантов, снимающих жалобные ящики. Это были обыкновенные ящики, позаимствованные у почтовиков и выкрашенные в оранжевый цвет. Первый лейтенант взял оба опечатанных ящика и взвесил на руках.
– Накидали!..
– Нашкодили, – ответил второй. – Вот на них и накидали.
– Ну, опять по кому-то губа и нагайка плачут.
Заметили Кузякина.
– Служивый, чего глазеешь? Марш в расположение!
– Меня прапорщик Селиванов послал, вам помочь.
– Ну, тогда тащи.
Они отдали полные ящики, повесили пустые и пошли не спеша через улицу, к пивной. Кузякин, вздохнув, повернулся к воротам. Не в первый раз прочитал вывеску: «Госслужебный городок № 1 города ***». И внизу помельче, в три строки: «Аппарат главы администрации. Жилищно-коммунальный отдел. Земельно-территориальный отдел».
Капитан Муров, маленький, мрачноватый, подозрительно глянул на Кузякина, внимательно осмотрел печати.
– Всё, свободен.
У входа в офис, негромко пересмеиваясь, стояли Костя и Лена – подчинённые Кузякина.
– Александр Ильич, – спросил Костя, – а на государственную службу очень сложно оформиться?
– Нет, – ответил он. – Оформиться не сложно. А сложно выдержать эти двадцать лет. Нужен характер. Да ещё в начале – «камча».
– Что за «камча»?
– КМЧ, – объяснила продвинутая Лена. – Курс молодого чиновника.
– Правильно, – согласился Кузякин. – А вы вообще знаете, что такое
– А что?
– Плётка. Вроде нагайки у казаков.
– Понятно… – протянула Лена. – Александр Ильич, – умильно улыбнулась она, – можно, мы с Костей сегодня раньше уйдём?
Кузякин чуть подумал.
– Константин Андреевич, а данные по Октябрьскому району у вас готовы?
– Н-нет…
– Так чего же вы? Ещё вчера должны были сделать. Нет-нет, работайте.
Он считал, что совершенно справедливо «обломал» молодых. Пусть приучаются к обязательности. Пусть им и не грозят такие наказания, как служивым – вольнонаёмные клерки-исполнители, не законтрактованные на двадцать лет, получали зарплату и жили дома. Но работа-то должна делаться!
На вечернем построении прапорщик Селиванов, развернув молодецкие плечи, как всегда, блистал перлами чернушного остроумия. С дальнего угла плаца, не видного за казармой, доносились вопли и матюги.
– О-о-о-о-о! Полегче, в бога мать! О-о-о!..
– Валька… – сказал Кузякин через уголок рта Вовке Хохлову.
– Угу… – совсем не разжимая рта, отозвался Вовка.
Селиванов покосился на них.
– Разговорчики!